Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

конференция по ближневосточным делам в Мадриде. Мероприятие, прошедшее с 30 октября по 1 ноября, ознаменовало многолетние усилия советских и американских дипломатов. Министр иностранных дел СССР Борис Панкин и госсекретарь США Джеймс Бейкер совершили чудо, убедив враждующие стороны арабо-израильского конфликта принять участие в конференции. Это была настоящая дипломатическая драма – балансирование на грани разрыва, отчаянные эмоции, сенсационные заявления и заключенные в последнюю минуту соглашения. 18 октября, после двадцати четырех лет вражды и отчуждения, Советский Союз в полном объеме возобновил дипломатические отношения с Израилем. Бейкер встретился с Ясиром Арафатом, лидером Организации освобождения Палестины (ООП), которую Израиль и США считали террористической организацией. Советско-американское сотрудничество на Ближнем Востоке было давней мечтой Леонида Брежнева. По горькой иронии судьбы Горбачев осуществил эту мечту, но к этому моменту СССР сжался до размеров его кремлевского кабинета[1365].

«Судя по информационным бюллетеням, это может быть моя с ним последняя встреча такого рода… Будет интересно узнать, в каком он настроении», – надиктовал Буш для своего дневника накануне вылета из Вашингтона[1366]. 30 октября Буш и Горбачев совместно открыли Мадридскую мирную конференцию. На видном месте были флаги США и СССР, а старт заседанию дал Панкин, ударив церемониальным молотком. Советский лидер вел себя так уверенно и естественно, что Буш и другие представители Запада задавались вопросом, насколько правдивы сообщения о закате его политической карьеры. Тем не менее конференция оказалась предвестником конца Горбачева как государственного деятеля и вместе с ним советской дипломатии. В день, когда глава СССР отправился в испанскую столицу, Андрей Козырев объявил о сокращении штата советского МИДа до 300 сотрудников – то есть в десять раз. Функции министерства ограничивались теми, которые ему делегирует Россия и другие республики. Козырев пояснял, что поскольку МИД и его зарубежные активы принадлежали до 1917 года российскому государству, они должны стать достоянием новой России. В Москве многие советские дипломаты вели переговоры с Козыревым и его сотрудниками, чтобы получить работу в российском МИДе. В конце концов, они русские и готовы служить России, рассуждали некоторые из них[1367].

Панкин ждал, что Горбачев позвонит Ельцину по поводу ситуации с МИДом, но в Мадриде советский лидер наслаждался каждой минутой пребывания на мировой арене, и ему было не до того. Горбачев рассчитывал, что как друг американский президент публично его поддержит, однако Буш хранил дипломатическое молчание. Вместо этого он спросил у Горбачева о советских вооруженных силах, контроле над ядерным оружием и независимости Украины. Советский лидер отмахнулся от этих опасений[1368]. Он снова попросил у Буша денег: «10–15 миллиардов долларов – это для нас немного, и погашение [этой суммы] не представляет серьезной проблемы». Буш пообещал дать 1,5 миллиарда долларов «на зиму» и быстро добавил: «Если это [предложение] оскорбительно, я вернусь, посоветуюсь и посмотрю, что можно сделать». Более прямолинейный Бейкер заявил переводчику Горбачева Павлу Палажченко: «Берите полтора миллиарда наличными, возьмите их, пока мы не передумали». Горбачев из гордости отказался[1369].

1 ноября Панкин получил телеграмму от своего заместителя, который писал, что «надо не мир на Ближнем Востоке восстанавливать, а МИД спасать». Главе внешнеполитического ведомства пришлось досрочно покинуть конференцию и лететь назад в Москву, чтобы готовиться к встрече с Ельциным и лидерами республик. Перед тем как уехать, Панкин беседовал с Бейкером и намекнул на причины отъезда. Тот выразил понимание и даже пообещал поговорить с Бушем, чтобы тот позвонил Ельцину. «Видит Бог, у меня и в мыслях не было этого, и я до сих пор не знаю, был ли сделан такой звонок», – вспоминал Панкин в своих мемуарах[1370].

4 ноября на закрытом заседании Госсовета в Ново-Огарево решалась судьба Министерства иностранных дел. Панкин в своем выступлении предупреждал, что сокращение МИДа поставит под угрозу вопрос о правопреемственности России Советскому Союзу. На кону были постоянное место в Совете Безопасности ООН и 15 000 договоров и соглашений. Министр также задавался вопросом, что произойдет с многомиллиардной собственностью и активами МИДа – 133 посольства, 93 консульства, 6 представительств при международных организациях, торговые представительства и тому подобное. Как выяснилось, накануне встречи Горбачев переговорил с Ельциным: «МИД – это ведь русские люди, мощное, можно сказать, столетиями формировавшееся учреждение. Так зачем же его разорять? Уж лучше возьми целиком в Россию. Придет момент, так и будет. Но сейчас-то надо беречь»[1371]. Ельцин неохотно согласился с компромиссным предложением Горбачева: объединить МИД с Министерством внешнеэкономических связей и назвать все это Министерством внешних сношений СССР. Козырев добился, чтобы его заместитель Андрей Колосовский был направлен в Вашингтон в качестве специального представителя России в советском посольстве[1372]. Казалось, кризис разрешился.

На заседании Госсовета Панкин внимательно наблюдал за Ельциным, Назарбаевым и Кравчуком и ужаснулся их невежеству в международных делах. Он уехал из Ново-Огарево с чувством облегчения, но также с тревожным ощущением, что он и МИД – «лишь карта в игре, где ставки несравнимо крупнее»[1373]. На самом деле Горбачев и Ельцин уже договорились за спиной Панкина предложить пост главы внешнеполитического ведомства Эдуарду Шеварднадзе. Горбачев надеялся, что у Ельцина хватит уважения к заслуженному грузинскому политику, и он оставит МИД в покое[1374].

На этом же заседании говорили и о будущем Советской армии. Маршал Шапошников доложил, что вооруженные силы сверхдержавы страдают из-за недобора призывников, сокращения финансирования и растаскивания на «национальные» армии. Украина, Грузия, Азербайджан и Молдавия объявили, что их призывники будут служить только в национальных подразделениях на республиканской территории. Республиканские парламенты настаивали на том, что дислоцированные в их границах военные должны присягать на верность не СССР, а новым независимым государствам. Страны Балтии требовали немедленно демонтировать и вывести все советские базы, включая стратегические противоракетные и зенитные комплексы. Ко всему прочему, средств на содержание советских войск и техники в Восточной Германии уже не хватало. Даже вывод военных из Центральной Европы обходился значительно дороже, чем ожидалось, – польские власти запросили высокую цену за транзит по их территории. Наконец, росла угроза коррупции и незаконной продажи вооружения и военной техники под видом «предпринимательской деятельности»[1375].

Горбачев предложил придать новый статус Советской армии, чтобы узаконить нахождение войск в теперь уже независимых республиках. Никто открыто не ставил под сомнение полномочия Горбачева как главнокомандующего. Однако обсуждение быстро увязло в трясине юридических и политических деталей. Не существовало прецедента, чтобы армия одновременно «принадлежала» нескольким государствам и ни одному в отдельности. Время шло, но прийти к согласию не удавалось. Назарбаев, Каримов и лидеры других республик Центральной Азии соглашались иметь общую армию при условии, что кто-то возьмет на себя расходы.