Начало Века Разума. История европейской цивилизации во времена Шекспира, Бэкона, Монтеня, Рембрандта, Галилея и Декарта: 1558—1648 гг. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он никогда не цитирует Библию (возможно, как слишком хорошо известную), хотя часто ссылается на святого Августина. В большинстве своем он предпочитает древних современным, языческих философов - христианским отцам. Он был гуманистом в той мере, в какой любил литературу и историю старой Греции и Рима; но он не был огульным идолопоклонником классиков и манускриптов; он считал Аристотеля поверхностным, а Цицерона - ветреным мешком. Он не был в ладах с греками. Он с блуждающей эрудицией цитировал латинских поэтов, даже одну из самых откровенных эпиграмм Марциала. Он восхищался Вергилием, но предпочитал Лукреция. Он заранее прочитал "Адагию" Эразма. В ранних эссе он был педантом, украшая себя классическими тегами. Такие отрывки были в манере эпохи; читатели, не имевшие представления об оригиналах, наслаждались этими образцами как маленькими окошками, в которых мелькала античность, а некоторые жаловались, что их не было больше.49 Из всех своих подтасовок Монтень вышел уникальным человеком, смеющимся над педантизмом и создающим свои собственные мысли и речи. Он похож на ножницы и пасту, а на вкус - на амброзию.
Так, не спеша, страница за страницей и день за днем, после 1570 года он писал свои "Эссе".I Кажется, он изобрел этот термин,50 почти тип; ведь хотя и были discorsi и discours, но они были в высшей степени формальными, а не неформальными, блуждающими разговорами Монтеня; и этот непринужденный, застегивающийся стиль стал характеризовать эссе после его смерти, превратив его в преимущественно современный жанр. "Я говорю с бумагой, - говорил он, - как с первым встречным".51 Стиль - это сам человек, естественный, интимный, доверительный; приятно, когда с тобой так фамильярно разговаривает властитель умов. Откройте его на любой странице, и вас подхватят за руку и понесут вперед, никогда не зная и редко заботясь о том, куда вы попадете. Он писал по частям, на любую тему, которая приходила ему в голову или соответствовала его настроению; и он анархически отклонялся от первоначальной темы по мере того, как брел дальше; так, эссе "О каретах" забрасывает в Древний Рим и новую Америку. Из трех томов три состоят из отступлений. Монтень был ленив, а ничто так не тяготит, как создание и поддержание порядка в идеях или людях. Он признавал себя divers et ondoyant - колеблющимся и разнообразным. Он не делал фетиша последовательности; он менял свои взгляды с годами; только конечная составная картина - это Монтень.
Среди сумбурного потока его понятий его стиль ясен, как душа простоты. Однако он искрится метафорами, удивительными, как у Шекспира, и озаряющими анекдотами, которые мгновенно превращают абстрактное в реальное. Его пытливое любопытство выхватывает такие случаи где угодно, не признавая никаких моральных преград. Он бережно передает нам замечание тулузской женщины, которая, будучи в руках нескольких солдат, благодарила Бога за то, что "хоть раз в жизни я съела свой живот без греха".52Nihil naturae alienum putat.
4. Философ
Он утверждает, что у него есть только один предмет - он сам. "Я смотрю внутрь себя; у меня нет других дел, кроме как с самим собой; я непрерывно рассматриваю... и пробую себя на вкус".53 Он предлагает изучать человеческую природу из первых рук, через свои собственные импульсы, привычки, симпатии, антипатии, недуги, чувства, предрассудки, страхи и идеи. Он не предлагает нам автобиографию; он почти ничего не говорит в "Очерках" о своей карьере советника или мэра, о своих путешествиях, о своих визитах ко двору. Он не носит на рукаве свою религию или политику. Он дает нам нечто более ценное - откровенный и проницательный анализ своего тела, ума и характера. Он с удовольствием и подробно рассказывает о своих недостатках и пороках. Для достижения своей цели он просит разрешения говорить свободно; он нарушает хороший вкус, чтобы выставить человека обнаженным душой и телом. Он с шумной откровенностью рассказывает о своих естественных функциях, цитирует святого Августина и Вивеса о мелодичном метеоризме и размышляет о соитии:
Каждый избегает видеть рождение человека, но все спешат увидеть его смерть. Чтобы уничтожить его, мы ищем просторное поле и полный свет; а чтобы построить его, мы прячемся в каком-нибудь темном углу и работаем так близко, как только можем.54
Несмотря на это, он утверждает, что практикует некоторую сдержанность. "Я говорю правду, не брюхо, но настолько, насколько осмеливаюсь".55
Он много рассказывает нам о своем физическом "я" и из страницы в страницу заботится о своем здоровье. Здоровье - это summum bonum. "Известность или слава - слишком дорогая цена для человека с моим юмором, во имя Бога".56 Он с нежностью описывает превратности своего кишечника. Он искал философский камень и нашел его в своем мочевом пузыре. Он надеялся пройти мимо этих камешков в каком-нибудь амурном экстазе, но вместо этого обнаружил, что они "странным образом отвращают меня".57 угрожая ему несвоевременной инвалидностью. Он утешал себя тем, что гордится своей способностью "держать воду в полном объеме десять часов".58 и долгое время находиться в седле без изнурительной усталости. Он был крепким и сильным и ел так жадно, что едва не кусал пальцы от жадности. Он любил себя с неутомимой виртуозностью.
Он тщеславился своей генеалогией, своим гербом,59 и отличием кавалера Святого Михаила и написал эссе "О тщеславии". Он претендует на большинство пороков и уверяет нас, что если в нем и есть добродетель, то она появилась незаметно. Тем не менее их у него было много: честность, сердечность, юмор, уравновешенность, жалость, умеренность, терпимость. Он подбрасывал в воздух взрывоопасные идеи, но ловил и гасил их прежде, чем они падали. В век догматической бойни он умолял своих собратьев умерить свою уверенность по эту сторону убийства; и он дал современному миру один из первых примеров толерантного ума. Мы прощаем его недостатки, потому что разделяем их. И мы находим его самоанализ увлекательным, потому что знаем, что эта история рассказывает о нас.
Чтобы лучше понять себя, он изучал философов.
