Оникромос - Павел Матушек

был частью сада в романтическом стиле. Знаете, Эмма, с искусственными руинами и гробницами, покрытыми толстым слоем мха.

Мечта для подростка. Была ранняя зима. Отец уважал мою независимость и позволял гулять в одиночестве, поэтому я воспользовался случаем и увлеченно изучал окрестности. Я чувствовал себя настоящим первооткрывателем, затерянным в дебрях сказочной страны. Среди множества достопримечательностей там было небольшое, но очень живописное озерцо с каменным мостиком. Мне нравилось сидеть на нем и наблюдать за наступающими сумерками, когда тусклая гладь воды поглощала свет и появлялся туман. Накануне нашего отъезда там произошло нечто странное. Сгустившаяся мгла неожиданно приняла форму большой белой пирамиды, которая медленно вращалась прямо над гладкой гладью озера. Мгновение спустя она развеялась в воздухе, и выпал первый снег. Было так тихо, что я слышал тонкий шелест, с которым в воде растворяются снежинки. И то, что я теперь иногда слышу над Лондоном, отдаленно напоминает его.

– Вы прекрасно рассказываете. Не то, что я. Вы действительно видели нечто подобное? Пирамида из тумана?

– Думаю, да. Давным-давно. В прошлой жизни.

– А я наивно надеялась, что вы мне что-нибудь объясните, но сейчас…

– Уверяю вас, я знаю то же, что и вы. Но я убежден, что вы ищете связи там, где их нет. Наверное, из-за этих летающих бомб. Сейчас все на нервах. Пожалуйста, не волнуйтесь так. Через несколько дней ваша подруга уже не будет так уверена в том, что видела и слышала. Я тоже.

– Наверное, вы правы. На мгновение мне показалось, что я прикоснулась к тайне, что происходит нечто невероятное. Я глупая, да?

– Если это так, мисс Эмма, то вы не одна. Чувство удивительного свойственно всем, кто понимает, в какие нелепые и непостижимо жестокие времена ему пришлось жить. Это защитный рефлекс, а не повод стыдиться.

– Я все равно чувствую себя глупо.

– Из-за меня. Я думаю, вы слишком много времени проводите в моем обществе. Такие старые чудаки, как я, плохо влияют на молодых. Они внушают неприятные мысли и заражают тревогой. Поэтому я освобождаю вас от сегодняшних обязанностей. Вам надо развлечься. Вам стоит пойти на выступление какого-нибудь искусного мага. Например, Великого Вессеро. Сейчас его все обсуждают. Говорят, он потрясающий. Это вас успокоит. А завтра мы будем смеяться над всем этим. Вы сделаете это для меня?

– А покупки?

– У меня всё есть, мисс Эмма. И даже если что-то понадобится, я проживу без этого до завтра.

– Да, конечно, но…

– Вы хотите, чтобы я умолял вас?

– Ну что вы. Простите. Я могла бы еще…

– Нет, нет. До свидания.

* * *

Рэймонд Адамс сел у окна. Он чувствовал на лице холод стекла, который усиливался с наступлением сумерек. Он ждал. Два часа назад он снова услышал этот удивительный звук, ползущий по небу, но на сей раз ему показалось, что он затих прямо над его головой, когда Эмма вела его из ресторана в квартиру. Он не сказал ей об этом.

Рэймонда окутала глубокая тишина. Внезапно он почувствовал на своей щеке дыхание влажного воздуха. Он расслабился. Он был готов и не боялся. Вызвал в памяти образ туманной пирамиды. Действительно ли он видел ее? Он искренне верил, что да, потому что все остальное было тьмой, которая заполняла его глаза с тех пор, как его сбил автобус.

– Ламрех? – спросил незнакомый голос.

– Да, – ответил Раймонд. Он ведь жил в Ламбете, и потому это должно было случиться здесь.

И случилось.

Он с недоверием моргнул. После почти пятнадцати лет блуждания в темноте он снова видел. За окном на подоконнике сидел клочок тумана в форме кота. Кот медленно развеивался в воздухе. Он забирал с собой тишину. И становился воспоминанием. Таким, в которое можно только верить.

Арцибия

Разат понятия не имели, что означает «рыба», «косяк», ни тем более «косяк рыб», но когда они бродили вдоль разрушенных окраин погибающей Арцибии и с близкого расстояния наблюдали пожирающего ее Зараукарда, именно эти слова всегда возникали в их голове. Со временем Разат пришли к мысли, что им придется смириться с тем, что они никогда не смогут уловить смыслы, которые кроются за этими словами и соединяют видимое с материализующимся в сознании. Однако это ничуть не ослабило отчетливое ощущение Разата, что по этим скрытым связующим нитям к ним проникает нечто необычное, ценное, нечто из-за пределов измученного мира Арцибии – то, что по какой-то неизвестной причине они хотят сохранить только для себя, спрятать глубоко под панцирем. Поэтому, вопреки всем действующим правилам, Разат держали это в тайне даже от ближайших энку-энку из своего роя и пестовали в себе, подобно безотчетной вере в то, что им каким-то образом удастся успешно пройти Испытание Таботта и стать полноправными членами Ордена, который с незапамятных времен сдерживает Зараукарда и не позволяет ему полностью поглотить Арцибию.

Если бы Разат удалось продвинуться и стать адептом, это стало бы для них и их роя прекрасным завершением бесчисленных усилий, призванных так изменить структуру разума, чтобы он стал орудием воли Коллектива и мог принять участие в защите сообщества Арцибии. Ибо по мнению Разата и его побратимов, это самый разумный и достойный способ применения своей жизни в распадающемся городе, где еще тлеют остатки былого великолепия, утраченного вместе с искусством создания гнезд и секретами конструирования сложных машин, некогда превративших Арцибию в единый огромный, прекрасный и изысканный механизм, который кормил своих жителей, развлекал их, обеспечивал им комфортное пространство для жизни и позволял всем, кто здесь жил, участвовать в неустанной суете городского организма. Это теперь, после стольких лет медленного разложения, возвышающиеся над городом наклонные конусы покрыты грязными подтеками, погружены во мрак и стоят так близко друг к другу, что напоминают покрытую толстыми чешуйками кожицу порфирника. Однако Разат не переставали удивляться тому, что даже сейчас мертвая, неподвижная и темная городская панорама впечатляет размахом и изяществом, с которым проржавевший металл массивных устройств соединен с потрескавшимся железобетоном, разрисованным пластинами мутного стекла, фрагментами каменных статуй и грозящими упасть пилонами. Глядя на все это, можно было догадаться, как выглядела Арцибия в давние времена.

Разат часто представляли себе, будто они стоят в Центре, под хрустальным куполом, на латунной Кривой Звезде, выложенной на белой мраморной мостовой в том месте, где пересекались геометрические оси города. Здесь посреди Арцибии некогда сходились все маршруты монорельсовых трасс. Прежде сюда приходили, чтобы остановиться на миг посреди этого мира и окунуться в многоголосый городской шум. Сотни и тысячи жителей Арцибии, энку-энку и энку-инза, сверкая