Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

– Цезарь, Цезарь, Цезарь!..

Улицы Рима

Рядом с домом Катона

Клодий в обществе сотни с лишним вооруженных людей шагал по улицам к дому Катона.

Он получил от Юлия Цезаря точные указания.

Те пришлись ему не по душе.

Но он готовился их выполнить.

Перед храмом Кастора и Поллукса

Цезарь произнес краткую речь в защиту земельного закона. Усердствовать не было надобности, собравшиеся уже знали все восемь положений. В последние дни весь Рим только о них и говорил. Ничье мнение Цезаря не волновало. Он не мог терять ни минуты, иначе все рухнет, – в то утро время было важнее всего.

Лабиен озирался. Он все еще питал надежду, что Клодий с его людьми вот-вот появится из какого-нибудь переулка, но Клодия не было, и Лабиен гадал, куда тот делся. Лабиена одолевали нехорошие подозрения. Сейчас Клодий работал на популяров, однако его единственным доводом была сила. И не сдерживающая, а жестокая и грубая. Цезарь менялся. Или нет?

Domus Катона

– Идемте, – обратился Катон к Бибулу, сенаторам-оптиматам и плебейским трибунам, которых собрал в своем доме. – Мы должны остановить это проклятое собрание.

Они вышли из дома Катона и быстрым шагом направились к Форуму. Но за первым же углом путь им преградили с полсотни человек. Было очевидно, что все они вооружены и цель их – помешать сенаторам добраться до Форума.

Катон все мгновенно обдумал. Можно с ними сразиться. С ним достаточно людей, и у каждого под тогой тоже скрывался кинжал, но битва их задержит, а время – и для него, и для остальных – было в то утро важнее всего.

– Подождите! – закричал Катон. – Пойдемте другим путем.

Они повернули направо и поспешили к переулкам, что вели на Форум, но перед ними вырос еще один отряд, на сей раз во главе с Клодием.

Увидев новую преграду, Катон мигом понял, что их послал Цезарь. Он пожалел, что рядом нет Цицерона, но сейчас разрушить замыслы Цезаря предстояло ему самому. Будь рядом Цицерон, он дал бы верный совет, но в то утро все зависело от Катона.

– Что будем делать? – спросил Бибул.

Он, как и Цезарь, был консулом текущего года, однако в то утро воспринимал Катона как начальника, способного принять правильное решение.

Бибул и так был тугодумом, а когда обнаружил, что улицы перекрыты, совсем растерялся. Такого он и представить не мог. Только теперь он осознал, что, подобно Катону, полному решимости не допустить одобрения земельного закона Сенатом и народным собранием, Цезарь готов на что угодно, лишь бы закон приняли.

Они свернули на другую улицу.

Там обнаружился еще один отряд Клодия.

– Без битвы не обойтись, – проговорил Бибул.

Катон кивнул. Сражение, знал он, задержит их, но выбора не было.

– Доставайте кинжалы, – приказал он, – пусть видят, что мы вооружены… и не остановимся ни перед чем и ни перед кем.

Клодий вынырнул из хитросплетения улиц и встал во главе отряда, преграждавшего дорогу Катону, второму консулу и другим сенаторам и плебейским трибунам. С Клодием были еще тридцать человек. Все ожидали, что он тоже прикажет своим людям достать оружие.

Но Клодий, к удивлению своих подчиненных, привыкших драться по малейшему поводу, молчал.

Катон, Бибул и остальные приближались.

Клодий сглотнул.

Нет, его не устраивали проклятые приказы Цезаря.

– Обнажить оружие! – закричал он.

Его люди улыбнулись, и в руках у них, отражая лучи Аполлона, сверкнули острые кинжалы.

Перед храмом Кастора и Поллукса, римский Форум

Лабиену не верилось, что Цезарь действительно это задумал.

– Сейчас начнется голосование, – шепнул ему Бальб.

Но мысли Лабиена витали далеко: он думал только о том, что творилось в другом конце города, там, где был Клодий.

Цезарь отдал приказ собравшимся разделиться по трибам, чтобы начать голосование по земельному закону.

Улицы Рима, рядом с домом Катона

Они стояли друг перед другом, держа оружие наготове.

Катон решительно сжимал рукоятку кинжала. Если надо убить или умереть, он готов убить или умереть; если против него применят силу, он ответит ударом на удар, отплатит кровью за кровь.

Наконец Клодий отдал последний приказ, который Цезарь потребовал выполнить, что бы ни случилось.

– Разойтись! – пронзительно вскричал он, едва сдерживая себя.

Его люди остолбенели, не веря своим ушам.

– Разойтись, я сказал, во имя Геркулеса! – повторил Клодий. – Повторять не буду! Освободите проход и пропустите этих несчастных! Тот, кто ослушается, будет иметь дело со мной и моим кинжалом!

Нет, Клодию совсем не нравились такие приказы. Будь на то его воля, он бы перебил их на месте. Всех до одного. Рано или поздно, понимал он, все закончится смертельной схваткой, перекидывающейся с улицы на улицу. У него имелся немалый опыт смертельных схваток, и он выучил наизусть: тот, кто бьет первым, бьет дважды. Или даже трижды. Помимо прочего, Катон был другом Цицерона, а Цицерон выступил против Клодия в суде из-за осквернения Благой богини. Клодий такого не прощал. Ему пришлось тогда потратить много денег, чтобы добиться оправдательного приговора, и вмешательство Цицерона не помогло. Клодий с удовольствием убил бы Катона, главного Цицеронова подручного. Но Цезарь дал строгие указания и щедро заплатил.

Видя замешательство своих людей, Клодий посторонился первым. Остальные последовали его примеру.

Все, кроме одного.

Это был совсем молоденький солдат.

– Марк…

Клодий пристально смотрел на него, но тот не выпускал кинжала и, казалось, не желал подчиняться. Клодию нравился этот отчаянный, на все готовый малый. Обычно в их вылазках такая бесшабашность была хорошим подспорьем, но в тот день она только мешала. Знал Клодий и то, что у парня имелись личные основания ненавидеть Катона и всех, кто работал на Цицерона, – еще более веские, чем у него самого: Цицерон казнил отца Марка. Но приказ есть приказ, и хотя бы в этот день его следовало выполнить.

– Марк! – заорал Клодий, и молодой человек неохотно вложил кинжал в ножны.

Клодий сдерживал своих людей, и Катон, озадаченный этим обстоятельством, двинулся между двух шеренг, не выпуская кинжала и поглядывая по сторонам, все еще опасаясь засады или внезапной атаки. В частности, он боялся того, кого Клодий называл Марком: в глазах у парня горела ненависть, глубоко затаенная обида, которую Катон не мог истолковать.

Но все обошлось.

Катон, Бибул, другие сенаторы и, главное, сопровождавшие их плебейские трибуны, имевшие право наложить вето на собрание, беспрепятственно прошли мимо Клодия. Никто не нападал, все молча стояли навытяжку, не сводя глаз со своего начальника. Клодий по-прежнему сжимал в руке кинжал, не делая никаких подозрительных движений, и косо посматривал на Марка: опустив глаза и стиснув зубы, тот с трудом сдерживал себя.