Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

оно уже идет. А значит, право вето больше не применимо. Вы опоздали. И ты это отлично знаешь.

Да, Катон это знал.

– Я опоздал, потому что кто-то помешал мне прийти вовремя, преградив мне путь к Форуму, – сказал он, пристально глядя на консула.

– Ты воспрепятствовал голосованию в Сенате, но я же не жалуюсь, – с вызовом ответил Цезарь.

– Я имею право произносить свою речь столько времени, сколько потребуется.

– Верно. А я имею право устроить всенародное голосование и проследить, чтобы каждый принял в нем участие.

– Мне помешали прибыть вовремя, чтобы наложить вето, – повысил голос Катон.

Народ внимательно следил за их спором. Все хотели знать, состоится ли наконец голосование по земельному закону, или его не примут, как и семьдесят четыре года назад.

– Исполнять все правила при голосовании – обязанность каждого гражданина. Если ты опоздал, Катон, это твое дело, – возразил Цезарь. – Сегодня ты понял, что на важную встречу лучше приходить заранее, иначе из-за непредвиденных обстоятельств можно явиться, когда твое присутствие уже никого не волнует. – Он повернулся к римскому народу. – Голосование продолжается!

– Не-е-е-ет! – завыл Катон, обращаясь к плебсу и угрожая предать суду каждого, кто проголосует, каждого, кто откажется покинуть Форум.

Он пытался запугать народ высокопарными словами, клял на чем свет стоит земельный закон, выложил прежние доводы, а также новые, которые подготовил для грядущих собраний patres conscripti, готовясь сопротивляться закону все последующие месяцы, пока не закончится консульство Цезаря.

Но народ Рима остался равнодушен к воззваниям и угрозам Катона.

Ни один плебейский трибун не наложил вето, и все знали причину: голосование уже началось. Люди были не дураки и понимали: угрозы Катона – не более чем пустые слова, вопли отчаяния после провала.

Пока шло голосование, Катон все говорил и говорил, но никто не поднес ему воды освежить горло. Наконец, обессиленный и сломленный, понимая, что никакие речи не изменят неумолимого хода истории, Катон умолк, медленно спустился по ступеням храма и под пристальными взглядами простолюдинов, не тронувших его и пальцем, покинул Форум. В тот день Цезарь нанес ему самое горькое поражение за всю его жизнь как государственного мужа.

Земельный закон был принят подавляющим большинством голосов.

Итоги голосования Цезарь объявил со ступеней лестницы храма Кастора и Поллукса.

Рим менялся.

LXXXVIII

Дополнительное положение

Улицы Рима

Неделя спустя, час десятый

Цицерон наблюдал, как впереди, в лучах вечернего солнца, гаснувшего на горизонте, вышагивает его собственная длинная тень.

На следующий день состоялось новое заседание Сената, созванное Цезарем. Речь шла уже не о том, голосовать или нет за земельный закон, принятый народным собранием и одобренный трибутными комициями. Обсуждалось дополнительное положение, которое Цезарь добавил к закону, воспользовавшись тем, что ни Катон, ни Бибул, ни остальные сенаторы, озабоченные отменой нового установления, не изучили его как следует.

Это дополнительное положение стало настоящей загвоздкой.

Цицерон прибыл в дом Катона. Его телохранители постучали в дверь и стали ждать ответа. Сам Цицерон задумчиво смотрел в пустоту. Цезарь вовсю использовал свои консульские полномочия; все усилия Катона пропали втуне. Предстояло хорошенько подумать, как обуздать консула, преисполненного решимости все изменить, заручившегося голосами Красса и Помпея и вдобавок обладавшего достаточным умом и недюжинной смелостью, чтобы провести колоссальные преобразования.

Дверь открылась, и Цицерон переступил порог.

– Ждите меня здесь, – приказал он охранникам.

Катон встретил его в прихожей.

– Поздновато для визита вежливости, – заметил хозяин вместо приветствия. Он был обижен на Цицерона – того не было на Форуме, когда трибутные комиции одобрили земельный закон.

– Разумеется, но мое посещение не таково, – ответил Цицерон, пропустив мимо ушей и досаду, и упрек. Цицерону предстояло заняться неотложными вопросами – недовольство сотоварища-сенатора его не волновало.

Они прошли в таблинум.

– Слушаю тебя, – сказал Катон.

– В законе Цезаря есть дополнительное положение, – начал Цицерон, сразу переходя к делу.

– Что за положение?

– То же самое, которое Сатурнин поместил в конце своего земельного закона, – пояснил Цицерон.

Цезарь осмелился воспользоваться законопредложением трибуна Сатурнина, насмерть забитого черепицей сенаторами во главе с Долабеллой и Рабирием. Это положение уже вызвало большие споры в прошлом. Катон хвастался, что знает наизусть все законы, преобразования и установления, выдвинутые в противовес этим преобразованиям, по меньшей мере за последнее столетие. Настало время убедиться, правда ли это.

Бывший трибун медленно уселся на солиум. Цицерон последовал его примеру.

– Каждый римский сенатор обязан поклясться соблюдать новый земельный закон?

Цицерон поднял брови. Значит, это правда: Катон знал наизусть все, что предлагалось в последние десятилетия.

– Именно так, и я хочу убедиться, что ты не станешь вторым Метеллом Нумидийским, который предпочел ссылку на Родос клятве исполнять закон Сатурнина.

– С чего ты взял, что я выберу изгнание? – удивился Катон.

– Ты ненавидишь этот закон всей душой, и я тебя понимаю, поскольку ненавижу его не меньше. И ты скорее отправишься в изгнание, чем поклянешься исполнять то, во что не веришь. Ты из тех, для кого достоинство превыше всего – превыше даже интересов государства, – поспешно объяснил Цицерон. Этот поток слов он подготовил заранее.

– Не понимаю, как мое изгнание может идти вразрез с интересами государства.

Цицерон наклонился вперед и оперся руками о стоявший между ними стол.

– Видишь ли, Цезарь будет гнуть свое и принимать все новые законы, а у меня слишком мало голосов, чтобы не дать им пройти в Сенате. Его поддерживают Красс и Помпей, а Бибул – болван, который позволяет обливать себя дерьмом пред всем честным народом. И главное, ты как никогда нужен здесь, в Риме, в Сенате. Ты должен быть рядом со мной и сделать все возможное, чтобы задавить Цезаря. Рано или поздно у нас появится возможность уничтожить все, что он затевает, и в этот день, в этот час ты обязан быть рядом со мной, а не на греческом острове в тысяче миль отсюда. Твое изгнание попросту невозможно. Рим нуждается в тебе как никогда, Марк. Так что сделай одолжение, ради Юпитера, Лучшего и Величайшего, наступи на горло своей гордости, подобно мне, и поклянись соблюдать проклятый закон.

Катон стиснул зубы. Губы его дрожали. Он замотал головой.

– Не будь глупцом, Марк! – настаивал Цицерон. – Когда ты наконец поймешь, что мы живем не в идеальном государстве Платона, а в Республике, основанной Ромулом, чья история началась с братоубийства?

Катон потерял терпение.

– Хорошо, я поклянусь соблюдать этот проклятый закон, но… – Он пристально посмотрел в глаза собеседнику. – Но поклянись и ты, что когда-нибудь в будущем, может завтра, а может, через несколько лет мы покончим с Юлием Цезарем.

Цицерон готов был сказать что