Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

дня, как с Гракхом. Не делай ничего, что дало бы им повод, не делай ничего, что могло бы вызвать senatus consultum ultimum.

Цезарь, слушавший Тита с предельным вниманием, выразительно покачал головой:

– Я не сделаю ничего, что дало бы им повод для senatus consultum ultimum, но не могу же я сидеть сложа руки. Я призвал народ собраться на Форуме сегодня утром перед храмом Кастора и Поллукса. Я обращусь к нему с ростры. Я вызвал Красса, Помпея и Бибула, второго консула этого года. Я составил для acta diurna список сенаторов, голосующих за земельный закон и против него. Но Катон препятствует самому голосованию. Я обязан предложить свой закон народу. Вот чего я хочу.

– Но ведь для этого необязательно иметь дело с Клодием? – возразил Лабиен.

– Клодий мне нужен не для этого.

– Клодий означает насилие.

Цезарь на секунду задумался, прежде чем ответить:

– Клодий поможет нам избежать новых препон. Но я обещаю, что по крайней мере сегодня утром все пройдет мирно. Тебя это успокаивает?

– Успокаивает.

На самом деле Лабиена озадачили слова «сегодня утром».

Перед храмом Кастора и Поллукса, римский Форум

Час спустя

Стоя на ростре, Цезарь обратился к народу. Некогда ростры были носами кораблей, принадлежавших вольскам, которых римский консул Гай Мений победил в крупном морском сражении более двух с половиной веков назад. Овеянный славой магистрат пожелал, чтобы их прикрепили к большой трибуне римского Форума, и с тех пор магистраты пользовались ею как помостом для обращения к народу.

Рядом с Цезарем стояли Красс и Помпей, а чуть дальше, тоже на трибуне, Бибул, явившийся с ведома Цицерона и Катона, чтобы по возможности противодействовать любому решению, которое его сотоварищ по консульству пожелает принять на встрече с народом.

Цицерон и Катон вместе с другими сенаторами-оптиматами, окруженные целой толпой вооруженных охранников, также прибыли на место встречи.

Цезарь еще раз зачитал все восемь положений земельного закона и рассказал про то, как сенаторы-оптиматы помешали голосованию, воспользовавшись нескончаемой речью Катона. Затем обратился к Крассу и Помпею с просьбой высказаться перед народом по поводу предложенного закона.

Оба сенатора смутно представляли, чем все закончится, однако решили подыграть Цезарю и стали вовсю расхваливать новый закон. Помпей даже заявил, что в случае необходимости готов его защищать. Наконец Цезарь уважительно обратился ко второму консулу, чтобы тот изложил свои доводы за или против закона.

Бибул не был блестящим оратором и лишь повторил кое-что из сказанного Катоном на заседании Сената, но простолюдины встретили его нападки с явной враждебностью, и Бибул, дабы не идти против народа, решил прибегнуть к непрямому доводу.

– Время для этого закона еще не пришло! – провозгласил Бибул. – Возможно, он будет принят позже, но не сейчас!

Плебс отозвался на слова Бибула возмущенными воплями, и бедняга-оратор, сообразив, что выглядит одиноким и жалким, с презрением бросил:

– В этом году вы не получите закона, как бы вам этого ни хотелось![114]

Толпа взревела, и Бибул сошел с трибуны под защитой своих ликторов и людей Цезаря.

– Больше я ничего сделать не мог, – оправдывался Бибул, вернувшись к Цицерону и Катону.

Цицерон хотел было что-то возразить, но Цезарь заговорил вновь:

– Призываю трибы собраться в назначенный мной день в конце этого месяца и провести всенародное голосование по земельному закону!

– Это новый Гракх[115], – сказал Катон оптиматам. – Мы должны издать постановление, задержать его и…

– Мы не можем.

Решительность Цицерона удивила Катона и всех остальных.

– Это почему же?

Катон был в ярости. Он ожидал словесной битвы с противниками, подобными Цезарю, но не с теми, кто, по его мнению, выбрал правильный лагерь.

– Мы не можем потому, что не набрали большинства голосов в Сенате. – Цицерон будто вылил на Катона кувшин холодной воды. – Цезарь, Красс и Помпей, объединившиеся в тройственный союз, имеют в Сенате большинство голосов. Вот почему единственным способом воспрепятствовать принятию закона был прием, который использовал наш дорогой Катон, – говорить до бесконечности, чтобы максимально оттянуть голосование. Но мы не можем выиграть голосование по этому проклятому закону, как и голосование за senatus consultum ultimum. Цезарь отлично знает историю Рима – он помнит, что случилось с Сатурнином и Гракхами, и прикрыл себе спину, лишив нас возможности издать смертоносный указ. Как бы ни были отвратительны для нас его меры, следует признать, что мы имеем дело с умным врагом.

Оптиматы онемели.

Сторонники Цезаря не умолкали, приветствуя его и еще больше уязвляя гордость сенаторов-оптиматов.

– Цезарь, Цезарь, Цезарь!..

– Как же быть? – спросил Катон. – Неужели мы ничего не предпримем?

– Обязательно предпримем, – возразил Цицерон, теперь уже воинственно. – Против такого человека, как Цезарь, следует действовать решительнее, чем против любого другого врага. Бибул не может помешать Цезарю созвать собрание, но плебейский трибун может. В день собрания ты, Катон, отправишься к верным нам трибунам, и они наложат на него вето.

Народное собрание, созванное Цезарем

Римский Форум, середина января 59 г. до н. э.

Лабиен вместе с Цезарем, Бальбом и другими вождями популяров присутствовал на собрании трибутных комиций, созванном для утверждения земельного закона, которому в Сенате не дал хода Катон.

Лабиен был относительно спокоен.

Народ все прибывал на Форум, но Лабиен не замечал людей подозрительной наружности, среди которых мог оказаться наемный убийца, ни среди популяров, к которым принадлежал Цезарь, ни среди оптиматов.

Внезапно его охватило сомнение: а где Клодий? Если Цезарь говорил с Клодием не о том, чтобы тот со своими головорезами помешал сенаторским наемникам напасть на собравшихся и сорвать голосование, то… о чем же они говорили? Для чего понадобились Цезарю услуги этого человека, неизменно связанные с кровопролитием? Использовать Клодия и его громил для защиты – одно дело, для нападения – совсем другое. Клодий всегда действовал одинаково.

Лабиен подошел к Цезарю, стоявшему на ростре и наблюдавшему за тем, как собирается народ.

– Не вижу ни Клодия, ни его подручных, – сказал он.

Цезарь не ответил. Граждане прибывали. Вскоре должно было начаться голосование.

По его мнению, все шло, как было задумано.

– Где Клодий? – настаивал Лабиен. – Я нигде его не вижу.

Стоявший рядом Бальб почувствовал, что оба напряжены.

– Они ведут нечистую игру, Тит, – наконец ответил Цезарь. – Раз так, моя сегодняшняя игра тоже не будет чистой. По правде сказать, я собираюсь сыграть очень даже грязно. Так грязно, что завоняет на весь Рим.

– Ради всех богов, Гай, что ты затеял? Даже Клодию не по душе убийство бывшего плебейского трибуна. Или о чем ты?

Но Цезарь не слушал друга. Его глаза и уши были обращены к прибывавшей толпе, которая повторяла его