МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

Шепилов считал, что надо сохранить идею XX съезда — ни один из партийных руководителей не должен возвышаться над другими. Он был против зарождающегося культа Хрущева. Об этом говорил не только Шепилов, но и министр обороны Жуков, который тоже считал, что Хрущева надо снять с поста первого секретаря. Наивный Жуков написал по этому поводу записку и отдал ее главе правительства Булганину. После этого Шепилов сказал Жукову:

— Теперь ты — следующий.

И как в воду смотрел. На Жукова стали собирать материалы, и через четыре месяца маршал был отправлен в отставку.

Хрущев одолел своих соперников, и на октябрьском пленуме ЦК над ними устроили судилище. Но Молотова, Маленкова, Кагановича было в чем обвинить — участие в репрессиях, выступления против решений XX съезда, за сохранение культа Сталина. Обвинить Шепилова было не в чем. Дмитрий Трофимович сам готовил доклады о развенчании культа личности. С Молотовым, Кагановичем и Булганиным у него были плохие отношения. Поэтому на него просто лились потоки брани.

Шепилов же считал всю эту историю нелепой. На пленуме он пытался объяснить, что нелепо членов президиума ЦК называть заговорщиками:

— Не представляю себе, чтобы председатель Совета министров ставил вопрос о захвате власти. Подумайте. У кого же власть захватывать? Или тогда приходим к выводу, что у нас в президиуме есть люди, имеющие власть, и люди, не имеющие власти. На заседании президиума шел вопрос, как лучше организовать работу секретариата, президиума, как обеспечить правильные взаимоотношения с Советом министров, каким должен быть тон, каким должен быть порядок выступления руководителей, чтобы не допускать возрождения явлений, которые партией были осуждены… Что же тут заговорщического, если речь идет о вещах, которые тревожат ряд членов президиума? Я говорил на президиуме, что есть сильные, есть драгоценные качества у товарища Хрущева, я их перечислил. И есть слабые.

Есть такие качества, которые в условиях ослабления коллективного руководства могут принести серьезные неприятности. Это нормальный путь обсуждения. Это ж на президиуме говорилось, а не в подполье…

А ему кричали из зала, что товарищи видели, как его машину догнала машина Кагановича и он пересел к Лазарю Моисеевичу. Значит, сговаривались против Хрущева?

Шепилов изумленно отвечал:

— Да мы часто все встречаемся, гуляем, что же тут подозрительного? Тем более мы с Кагановичем соседи в дачном поселке.

Тут проявил себя Леонид Ильич Брежнев:

— Семнадцатого числа я позвонил тебе в кабинет днем по служебному делу. Твой помощник сказал, что ты давно в Кремле. Я спросил: у кого? У товарища Кагановича. Ты был там два с половиной часа.

Голоса из зала:

— Были у Кагановича?

— Нет, — пытался объясниться Шепилов, — сейчас факты одного времени переносятся на другое и представляются в искаженном виде.

Шепилова тут же обвинили в том, что это он сочинял окончательную резолюцию о снятии Хрущева с должности первого секретаря. Заведующий сельскохозяйственным отделом бюро ЦК по РСФСР Владимир Павлович Мыларщиков, мастер выдумывать громкие почины и инициативы, доносил:

— Шепилов уже с восьми утра забрал всех стенографисток, и работать в ЦК нельзя было.

Дмитрий Трофимович возразил:

— Это дикая фантазия. Я должен был по поручению президиума выступать на совещании руководителей кафедр общественных наук.

Кто-то крикнул из зала:

— Врешь!

Шепилов продолжал:

— Я должен был выступать на совещании… Никаких стенографисток я не вызывал; ведь они все работают в ЦК, это можно проверить в течение нескольких минут. Я работал на даче и по телефону стенографистке продиктовал кусочек текста моего выступления на совещании по вопросам теории. Текст этот имеется, так как все, что диктуется нашим стенографисткам, заносится в опечатанную тетрадь.

Очень резко против Шепилова выступил первый секретарь ЦК комсомола Александр Николаевич Шелепин, чья карьера после этого пленума резко пойдет в гору. Для него Шепилов был недопустимым либералом.

— На последнем секретариате ЦК Шепилов произнес замаскированную, но гнусную речь. Он говорил, что неправильно утверждать, будто сельское хозяйство в СССР высокомеханизированное. Причем об этом он говорил с издевкой. Или возьмите его выступление на заводе «Серп и молот». Он говорил, что наши военные за границей ведут себя бестактно, недопустимо, что они там рыбу удят в неположенных местах. Разве это характеризует нашу славную армию? На совещании в ЦК он заявил, что наша школа должна готовить учащихся в первую очередь к учебе в вузах. Разве это линия нашей партии? Нет. Наша школа должна в первую очередь готовить ребят к жизни, к работе на заводе, в колхозе…

Шелепин предъявил Дмитрию Трофимовичу обвинения в идеологической ереси:

— Вы ведаете вопросами литературы и искусства. Скажите, почему, когда некоторые писатели начали молоть всякую чепуху, выступать с антипартийными произведениями, например Дудинцев и другие, вы не выступили против этого до тех пор, пока не вмешался, не выступил товарищ Хрущев? Вы сидели и отмалчивались. Видимо, подобные литераторы вас устраивают? По вашему указанию мне звонил заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Рюриков и передавал ваше указание выпустить в издательстве «Молодая гвардия» паршивую антисоветскую книгу Дудинцева. К счастью, мы это указание не выполнили…

Один из идеологических функционеров доносил на Шепилова:

— Шепилов отражал обывательские настроения небольшой части интеллигенции — писателей и художников, которые в своих произведениях высказывали недовольство руководством партии… Отсюда началось его грехопадение. Шепилов заигрывал с творческой интеллигенцией. Если внимательно прочитать его выступления на съезде композиторов и художников, то очень бледно показана руководящая роль партии в искусстве.

Всеволод Анисимович Кочетов, главный редактор «Литературной газеты», получив слово, стал жаловаться:

— Я хочу сказать, что писательская организация знала, что что-то на литературном фронте тормозится и что эти действия идут со стороны Шепилова. Он сознательно делал плохое дело, он распустил на этом участке литературный фронт.

Первый секретарь ЦК компартии Казахстана Николай Ильич Беляев кричал на пленуме:

— Кто вы такой, Шепилов?

Не теряя присутствия духа, Дмитрий Трофимович ответил:

— Отец мой рабочий. После окончания университета я уехал в Якутию, потом работал в Западной области. Когда создавались политотделы, я поехал в Сибирь в политотдел. Когда началась Великая Отечественная война, я подал заявление, чтобы пойти на фронт, но получил резолюцию «не заниматься народничеством». Через три дня пошел на фронт добровольно, простым, рядовым солдатом. В июле вышел с дивизией пешком по Можайскому шоссе на фронт. Ушел я в начале июля сорок первого и вернулся в Москву в мае сорок шестого.