Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

злобный, а деревенский, ленивый, скорее для порядка. Потом крыши над деревьями, серые от времени, поросшие мхом.

Женщины спешили куда-то, группками по две-три, в платках. Белые платки у молодых, чёрные у старух, цветастые у тех кто средних лет. Шли быстро, семенили, перешёптывались. Кто родил, кто помер, кто с кем спутался, у кого корова молока не даёт.

Мужчины остались у пристани. Курили самокрутки, махорка, едкая, вонючая, но своя.

Несколько мужиков повернулись в мою сторону. Прищурились, солнце било им в глаза, я был только силуэтом на фоне заката. Я поднял руку в приветствии — универсальный жест мирных намерений. Они кивнули в ответ, нехотя, сдержанно.

Городских здесь не любят, но и враждебности особой не показывают. Чужой проплыл — и ладно, пусть плывёт дальше.

Вторая деревня была поменьше. Домов пятнадцать, не больше. Тише здесь. Народу меньше. Но те же собаки, тот же дым из труб, те же огороды до воды.

У причала возились несколько мужиков с вершами. Проверяли вечерний улов, вытряхивали добычу в корзины.

В корзинах блестела рыба, окунь полосатый, плотва серебристая, пара небольших щук. Негусто, но на уху хватит.

— На затон поплыл, никак? — крикнул один. Бородатый, в засаленной фуфайке, лицо красное от ветра и самогона.

— Мимо проплываю! — ответил я.

— Правильно! — он покачал головой. — Нечего там делать! Особенно одному!

Они вернулись к своим вершам, но я чувствовал их взгляды в спину, пока не скрылся за поворотом реки. Любопытство и опасение, что городской барин забыл в их краях?

Река делала плавный поворот. За поворотом оказалась третья деревня. Совсем крохотная, пять дворов. Вымирающая. Окна тёмные, то ли жители легли спать, то ли домов пустых больше, чем жилых. Только в одном окне теплился огонёк, тусклый, как догорающий уголёк. Свеча, наверное, или лучина.

Тишина здесь была особенная. Не спокойная, а мёртвая. Даже собак не слышно. Даже петухи молчат. Только река тихо плещет о берег, да лодка моя поскрипывает.

На завалинке одного дома сидел старик. Древний, как сама деревня. Может, последний её житель. Борода желтоватая от табака, махорку курил всю жизнь, пропах насквозь. Руки узловатые, как корни старого дерева, покрытые коричневыми пятнами. Он курил трубку. Не спеша, с достоинством. Дым выпускал медленными клубами, смотрел, как они тают в вечернем воздухе.

Увидел меня. Не пошевелился, не кивнул, только проводил взглядом. Глаза у него были выцветшие, как старая ткань. Но внимательные. Знающие. Видел он таких, как я, городских, плывущих к затону. Видел и знал, что не все возвращаются.

Потом и деревни кончились. Последний огород, последний покосившийся забор, последний сарай. И всё, дальше непроглядный лес.

Он начинался сразу, без перехода. Будто чёрная стена выросла по берегам. Сосны тянулись ввысь, прямые, как мачты кораблей. Между ними ели, тёмные, мохнатые, непроницаемые. В лучах заката стволы редких берёз казались окровавленными.

Лес жил своей жизнью. В ветвях возились птицы, устраиваясь на ночлег. Белка пробежала по стволу сосны — рыжая вспышка, и нет её. Где-то треснула ветка, крупный зверь прошёл, не показался.

Я отпустил рычаг движителя на момент, взял весло, опустил вертикально в воду. Рука ушла по локоть, по плечо, дна не достал. Метров десять, не меньше. А может, и все пятнадцать.

«Глубоко-глубоко!» — сообщила Капля, нырнув и тут же вынырнув. — «Там внизу холодно! Как зимой! И темно! И большие рыбы! Сомы! Вот такие!» — она попыталась показать размер, растягиваясь в стороны, превращаясь в водяную ленту. — «С усами!»

Солнце скрылось. Мир сразу потускнел, краски ушли, остались только оттенки серого. Но на западе ещё горел отсвет, багровый, как далёкий пожар. Минут пятнадцать ещё будет светло, потом — темнота.

Только звуки. Плеск воды о борта, мерный, убаюкивающий. Шелест камыша легкий, как дыхание. Крик какой-то ночной птицы, резкий, похожий на женский визг. Всплеск, крупная рыба охотится. Где-то далеко завыл волк. Протяжно, тоскливо. Одиночка, потерявший стаю.

И вот впереди, за очередным поворотом реки, где она делала широкую излучину, я увидел отблеск. Оранжевое пятно в черноте леса. Костёр. Дым поднимался ровным столбом в сером небе. Воздух застыл, ни дуновения ветерка. Вокруг огня двигались тени.

Костёр прямо в Бабьем затоне. В месте, где мужчины идут на смерть с блаженной улыбкой.

«Данила, там огонь!» — встревожилась Капля. — «И люди!»

Я отпустил рычаг движителя. Лодка по инерции скользнула ещё несколько метров и замерла. Течение здесь было слабое, почти незаметное, лодка медленно покачивалась на месте.

Кто-то разбил лагерь в одном из самых опасных мест Озёрного края.

Глава 6

Я смотрел на далёкий костёр, покачиваясь в лодке. Огонь отражался в чёрной воде, дробился на тысячи оранжевых искр, каждая волна множила их, превращала в целое созвездие. Ветра не было совсем, и дым от костра поднимался ровным столбом, как из печной трубы, ясно видимый на фоне черной стены леса.

Кто эти люди? Самоубийцы, решившие провести последнюю ночь у тёплого огня? Несчастные путешественники, которые не подозревают об опасности этого места. Или местные, которые знают что-то важное?

Сейчас, когда их глаза привыкли к яркому пламени, я в тёмной лодке на тёмной воде совершенно невидим для них. Они же для меня как на ладони.

На контрабандистов или браконьеров не похожи. Те привыкли прятаться, а этот костёр видно за версту. Беглые каторжники? Но оттуда доносился смех, звяканье посуды, чей-то хриплый голос рассказывал что-то, остальные посмеивались. Вода искажала слова, но сами звуки разносила далеко. Беглецы так себя не ведут.

«Пятеро!» — торжествуя сообщила Капля. — «Сидят! Воняют рыбой!»

Я прислушался. Заклинание работало и нечёткий гомон рассыпался на отдельные слова. Болтают о сетях, течениях и ценах на рынке. Рыбаки.

Судя по уверенности и спокойствию разговоров, местные. Но почему здесь, в месте, где мужчины умирают с блаженной улыбкой?

«Чувствуешь что-нибудь?» — спросил я у Капли, проверяя свою догадку. — «Что-нибудь странное?»

«Вода странная!» — отозвалась Капля. — «Чистая! Вкусная! Капле нравится! Рыбок много!»

Какой вариант выбрать? Проплыть мимо незамеченным, остановиться дальше и приступить к обследованию Бабьего затона не откладывая? И устроить схватку с неизвестным монстром прямо на глазах у зрителей?

Или можно пообщаться с местными. Похоже, они знают больше, чем написано в газетах.

Я толкнул рычаг движителя, медленно, осторожно. Русалочий камень зашептал, толкая воду. Лодка двинулась к берегу.

По мере приближения различал я больше деталей. Костёр горел в выкопанной яме, обложенной камнями, умело сделано, чтобы ветер не разносил искры. Две старые лодки вытащены на берег, перевёрнуты вверх дном.

Пятеро мужчин сидели у огня. При