Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

узловатые, со старыми шрамами. Один шрам тянулся через всю левую ладонь, белая полоса на загорелой коже. На правой руке не хватало части мизинца.

Одет он был в добротный твидовый костюм табачного цвета, но носил его небрежно, ворот рубашки расстёгнут, галстука нет, на жилете расстёгнута верхняя пуговица.

Он поднял голову от конторской книги. Взгляд у него был цепкий, оценивающий. За секунду отметил мой костюм, ухоженные руки без мозолей, манеру держаться.

— На рыбалку собрались или так, прогуляться на природу? Девушку в лесок свозить, на травке посидеть?

В голосе не было злобы или презрения, скорее добродушная ирония бывалого человека, который повидал сотни городских, приезжающих «покорять природу».

— На рыбалку. На несколько дней. Один.

— Рыбалка, стало быть… — он отложил перо и вышел из-за прилавка. Двигался неспешно, вразвалку, как медведь. — Один, говорите? Это хорошо. А удочку держать умеете? Или думаете, закинул и жди, пока само клюнет?

— Учиться буду.

— О! — он оживился, глаза заблестели. — Честный ответ! Мне нравится! Обычно городские начинают рассказывать, как они в детстве у бабушки в деревне карасей ловили. Целые легенды сочиняют! А потом удочку вверх ногами держат и удивляются, почему не клюёт. Он повёл меня к вешалкам с одеждой. Шёл и рассказывал:

— Вот смотрите, что новички обычно выбирают. Видите этот костюмчик? — показал на манекен в углу. — Импортный «Барбур». Тонкий, лёгкий, элегантный. В магазине смотрится — загляденье! Британцы в таком в парке гуляют. А выйдешь в наш лес — первая же ветка, и дырка. Роса утренняя — насквозь мокрый. Нет, нам такое не надо.

Снял с вешалки другой костюм, плотный, серо-зелёного цвета, неброский.

— Вот это дело! Наша фабрика, «Синеозерская мануфактура». Специально для наших условий делают, с пониманием. Ткань, это парусина с пропиткой. Знаете, что такое парусина? Это то, из чего паруса на кораблях шьют! Представляете, какая крепкая? Буря её не рвёт, а уж ветка подавно не страшна.

Дал пощупать. Ткань действительно была плотной, новой, пахла фабричной пропиткой, но не неприятным. На ощупь жестковатая, но это пройдёт после первой же носки.

Пока я примерял, а куртка села хорошо, по размеру, он продолжал:

— Вижу, вы человек серьёзный. Не из тех молодчиков, что на природу как на бал собираются, в лакированных ботинках и с тросточкой. Поэтому скажу честно, без обиняков. Берите наше, отечественное. Дешевле раза в два, а надёжнее в три. Импортное красивое, спору нет, да только не для наших лесов оно делано. У них там леса как парки. Дорожки посыпаны, беседки на каждом шагу. А у нас? У нас медведь за кустом, болото под ногами, комар размером с воробья!

— Беру этот костюм.

— Правильно! Умный выбор! — он хлопнул меня по плечу.

— Теперь сапоги.

— О, с сапогами вообще целая история…

Историю с сапогами он тоже мне поведал. Импортные по его словам не подходили, а обычные ботинки даже с высокой шнуровкой, настоящим сапогам даже в подметки не годились.

Я сел на предложенную скамеечку, примерил. Сапоги сели как родные, ни жмут, ни болтаются. Прошёлся по магазину. Подошва не скрипит, шаг пружинистый.

— Вот! Как для вас делали! — обрадовался Медведев. — Теперь дальше. Михаил! — крикнул он вглубь магазина. — Михаил, чёрт тебя дери! Где ты там?

— Иду, Архип Силыч! — откликнулся молодой голос.

Появился приказчик, парень лет двадцати пяти, худощавый, с умным лицом и быстрыми движениями. В белой рубашке с нарукавниками, чтобы не пачкать манжеты.

— Принеси палатки показать! Все три модели!

— Сейчас!

Пока приказчик бегал, Медведев усадил меня на тот самый диванчик в углу. Сам сел напротив, достал трубку, начал набивать табаком.

Вернулся Михаил с тремя свёртками.

— Вот, — Медведев отложил трубку, так и не закурив. — Глядите. Первая импортная, модная. Два фунта весит, в кулак складывается. Материал тонкий, как шёлк. Стоит двадцать рублей. Но я вам её продавать не буду. Знаете почему? Потому что совесть не позволяет! Это не палатка, а носовой платок! Подует ветер посильнее, улетит она у вас как воздушный змей. А в дождь протечёт насквозь. Вот вторая, получше, покрепче. Десять рублей. Нормальная палатка для пикников. Но для серьёзного похода слабовата. А вот третья…

Взял самый большой свёрток, похлопал по нему любовно, как по старому другу.

— Пять фунтов весит, да. В карман не положишь. Зато поставил, и стоит как дом! Хоть ураган, хоть ливень трое суток, вам внутри сухо и тепло. Я в такой неделями жил, когда с графом на медведя ходили.

Когда дело дошло до расчёта, Медведев достал счёты — старые, деревянные, костяшки стёрты от долгого использования. Начал щёлкать, приговаривая:

— Так, костюм пятнадцать, сапоги пятнадцать, палатка восемь, спальник пять… — костяшки летали под его пальцами. — Итого выходит… пятьдесят два рубля. Но! Кузьмич небось направил?

— Он советовал.

— Старый друг! Ладно, раз от Кузьмича — скидка пять процентов.

Михаил упаковал все покупки в большой брезентовый рюкзак. Новый, пахнущий фабричной пропиткой, с кожаными лямками и медными пряжками.

Пора искать Федьку, получить найденные вещи, и отправляться в путь, к Бабьему затону, навстречу очередному чудовищу из моего прошлого. Или не из моего? В этот раз я не уверен.

* * *

Федька нашёлся у Северной протоки, там, где канал делает изгиб, и течение прибивает к берегу всякий мусор, а заодно и потерянные вещи.

Издалека я увидел старую лодку Волнова, покачивающуюся у деревянного причала. Краска на бортах облупилась пятнами, как лишай, обнажая серое, рассохшееся дерево. Но Федька плавал в ней с таким видом, будто управляет яхтой.

«Федька там! Федька там!» — радостно забулькала Капля, выпрыгивая из воды фонтанчиком у моего борта. — «Нашёл много блестяшек! Часики нашёл! Колечко! Ложку серебряную! Федька молодец!»

Солнце уже касалось крыш, окрашивая воду в медный цвет. На этом свете каждая рябь казалась расплавленной монетой.

Федька как раз выныривал. Сначала показалась его русая макушка. Потом худые плечи, покрытые мурашками. В руке он сжимал что-то, поднял над головой, старинные карманные часы на цепочке. Латунь потускнела, но цепочка была добротная, звенья толстые.

Отфыркиваясь и отплёвываясь, Федька поплыл к лодке. Руки у него двигались неуклюже, он явно устал, но упрямо дотянул до борта.

Я бесшумно причалил за его спиной.

— Федька!

Парень подпрыгнул от неожиданности. Часы выскользнули из мокрых рук, полетели вниз. Федька судорожно попытался поймать их в воздухе. Раз промахнулся, два, на третий едва успел ухватить за цепочку в сантиметре от воды. Облегчённо выдохнул.

— Господин Ключевский! — обернулся он, и на осунувшемся лице отразилась целая гамма эмоций. Восторг — что я его нашёл. Страх — что нашёл именно так, как обещал,