Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин

столкновений русских и норвежских сборщиков дани на лапландском Севере. Другим, не менее важным вопросом было сватовство новгородского князя к Христине, дочери Хакона. Но в это время пришло известие о нападении татар, и вопрос о сватовстве больше не поднимался.

Произошло все это в 1251 году.

Еще одно известие саги, датированное уже 1253 годом, касается пребывания Андрея Ярославича суздальского в Швеции. Александр Ярославич оставил своего брата Андрея на суздальском княжении, когда сам отправился в Орду. Именно в это время согласно летописям в Суздальское княжество вторглись татары, и Андрей вынужден был бежать в «Свейскую землю». История эта довольно темна. Историки предполагали, что Андрей пытался поднять восстание. В то время, как его брат был в Орде? Невероятно.

Но зачем было татарам под командованием Неврюя с другими русскими князьями нападать на Владимиро-Суздальское княжество? В 1252 году, когда Андрей бежал, татары дошли только до Переславля-Залесского. Там они захватили и убили вдовую княгиню, мать Александра и Андрея, с младшими детьми, после чего вернулись назад с полоном.

Следующий приход татар на Русь отмечен в 1257 году, когда «численицы», то есть татарские счетчики населения для исчисления дани, «изочтоша всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Муромскую». На следующий 1258 год такие же счетчики приехали в Новгород вместе с Александром Ярославичем и его братом Андреем, благополучно вернувшимся из Швеции. В Новгороде возник было мятеж, но был потушен князьями, и татары уехали с миром. Однако именно под этим годом в Первой Новгородской летописи значится: «Того же лета взяша татарове всю землю Литовскую, а самих избиша». Сходный текст под этим же годом имеется и в Никоновской летописи: «Того же лета взяша татарове всю землю Литовскую, и со многим полоном и богатством идоша въ свояси».

На этом можно было остановиться. Для меня тождество язычников-литовцев с бьярмами — как, впрочем, по-видимому, и для норвежцев XIII века! — не вызывало сомнения.

Но я хотел выяснить все до конца: Литва в те времена была велика, поэтому важно было установить — доходили ли татары до Прибалтики?

Окончательный ответ я разыскал у Э. Боннеля в его «Русско-ливляндской хронографии». Сославшись на Съегрена, исследователя истории ятвягов, автор сообщал, что зимой 1258/59 года «татары опустошили все литовские земли, причем в этом их поддерживали русские князья».

Ценность такого свидетельства можно понять. Ни Ипатьевский, ни Лаврентьевский список летописи не знают в эти годы ни о каких прибалтийских походах татар. Между тем это единственный в истории случай, когда глубокий татарский рейд ударил не просто по язычникам-литовцам, но достиг, по-видимому, и собственно бьярмов, которых в христианской Норвегии следовало не перекрещивать, а именно крестить! Так что в саге все было сказано правильно и несчастным бьярмам вовсе не требовалось бежать тысячи верст через северные леса и горы: им нужно было только переправиться через море.

Понятно и другое. Хакон поселил этих беженцев на самом дальнем рубеже Норвегии, чтобы защищать новокрещенных саамов от новгородцев и подвластных им карел, набеги которых на норвежские территории вынудили его в 1251 году начать переговоры о размежевании владений для регулярного взимания дани с кочующих по горам и тундре лопарей…

Наконец-то бьярмы оказались в той самой Биармии, куда их помещали историки и географы средневековья!

Вот и все. Потомки «беормов» Вульфстана и короля Альфреда при содействии татар и доброго расположения короля Хакона в середине XIII века рядом с Финмарком положили основание реальной Биармии, от которой к XVI веку уже не осталось никакого следа, кроме разве что участков-бьяров. Но можно думать, что именно эта, на историческое мгновение вспыхнувшая и исчезнувшая Биармия, на много последующих веков спутала все представления о средневековой географии и плаваниях норвежцев в высоких широтах. Потребовалось почти триста лет научных споров и поисков, чтобы эта загадка смогла быть решена — на севере, там же, где она когда-то и возникла…

Но, как часто бывает в науке, решение одной загадки высветило множество других, еще только ждущих решения.

Теперь можно утверждать, что не норвежские пираты открыли путь вокруг Северной Европы, а русские поморы, потомки новгородских и московских первопроходцев, ступивших первыми на берега Ледовитого океана и освоивших их для жизни. Очень может быть, что и первая экспедиция английских купцов для поиска северо-восточного прохода опиралась не столько на рассказ Оттера, извлеченный из книги короля Альфреда, сколько на рассказы русских послов, с XV века регулярно посещавших европейские столицы.

По-новому, опираясь на достижения археологии, стал вырисовываться загадочный до того времени процесс кристаллизации славяноязычного мира на огромной территории Восточной Европы, где позднее складывалось ядро Российского государства.

Не случайные отряды вооруженных скандинавов, которым удавалось прорваться на восток сквозь заслон балтийских славян, куршей и ливов за мехами и серебром, открывали и осваивали эти пространства, положив якобы начало Русскому государству. Нет, его появление на рубеже Европы и Азии было лишь естественным итогом того многовекового — многотысячелетнего! — процесса, который я угадывал в меняющихся узорах на черепках неолитических сосудов и в формах каменных орудий во время своих прежних студенческих раскопок на берегах Плещеева озера.

Совсем иначе выглядели теперь взаимоотношения индоевропейского и финно-угорского мира в прошлом, когда оказывалось, что древние контактные зоны и границы совпадают с границами отдельных русских княжеств. Сама «Русь» оказывалась теперь иной, поскольку, несмотря на все старания современных норманистов, тайных и явных, объявить их скандинавами, они все отчетливее представали славянами или ославянившимися кельтами с берегов Одера и Вислы. Немецкие хроники и исландские саги знают их под именами «ободритов», то есть «жителей по Одеру», «бодричей», «вендов». В отличие от собственно кельтов, чьей эмблемой стал дикий кабан, вепрь, племенным знаком ободритов служил сокол — «ререг».

Главенствующее положение этих «ререговичей» в союзе балтийских племен, их роль в борьбе со скандинавскими пиратами и с немецко-католической агрессией в известной мере объясняет появление легенды о «Рюрике, пришедшем из-за моря». Равным образом в ней могли отразиться воспоминания о реальных переселениях ободритов, чьи следы историки и археологи находят на северо-западе Руси, на Днепре, в Волго-Окском междуречье и на Нижнем Дунае, и о реальном Рёрике Ютландском, одном из первых объединителей славянских племен для борьбы с германскими князьями.

Именно поэтому изображение «вендского сокола» в наиболее реалистическом виде мы находим на древнейших монетах Ярослава, которые известны опять же по находкам на берегах Балтики, а его стилизации — на монетах киевских князей XI века и на предметах обихода, как знак «княжеской» собственности…

Поиски Биармии на пространствах Восточной и Северной Европы оказались удивительно плодотворны. Они словно бы подвели некий итог долгому пути,