Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Что? — подозрительно глянул на него старик. — Я привел её для себя, а не для тебя.

— Да, и не называй меня «масляный роток», — прошипела Венера Пань, нарочно взяв старика за руку, отчего Ричард Кван чуть не изошел кровью. — Я сегодня вечером поговорила с моей парикмахершей! Моя норка на плечах у твоей ведьмы! И не моя ли это аквамариновая подвеска сейчас на ней? Подумать только, я сегодня чуть не покончила с собой, потому что думала, будто не угодила своему Досточтимому Батюшке… А это все была ложь, ложь и ложь. Ох, мне снова хочется покончить с собой.

— Э, не надо пока этого делать, сладкоречивая малышка, — забеспокоился Четырехпалый У. Он уже заключил сделку, цена которой превысила предложение Улыбчивого Цзина. — Убирайся прочь, Племянник! У неё от тебя будет несварение желудка. Она не сможет работать!

Ричард Кван вымученно улыбнулся, пробормотал несколько вежливых фраз и отошел, еле держась на ногах. Когда он направлялся на лестницу — ждать жену, кто-то пошутил:

— Вижу, одна кобылка ушла из паддока на унавоженную травку!

— Глупость какая! — тут же отреагировал Ричард Кван. — Конечно, я попросил старого дуралея пойти с ней — из-за жены. С какой ещё стати малышке быть с ним? Разве у этого старого дурака хозяйство как у молодого бычка? Или даже как у бантамского петуха? Нет. Айийя, разве может даже Венера Пань со всеми её приемами, которым малышку научил я, поднять «стержень» без сердечника?! Конечно, он, чтобы не потерять достоинства, строит из себя жеребца, хейя? Бедняжка просто хотела увидеться со своим Старым Батюшкой, ну и чтобы на неё посмотрели!

— И-и-и, ловко придумано, Банкир Кван! — отозвался его собеседник. Потом отвернулся, чтобы передать услышанное соседу, который язвительно заметил:

— Ха, можно съесть и ведро дерьма, если тебе скажут, что это тушеная говядина под соусом из черных бобов! Разве ты не знаешь, что за «стеблем» Четырехпалого У ухаживают с помощью самых дорогих бальзамов, мазей и притираний из женьшеня, какие только можно купить? Сам подумай: в прошлом месяце его Шестая Наложница родила сына! И-и-и, о нем не переживай. Прежде чем он выбьется из сил сегодня ночью, Венеру Пань ждет такая взбучка, что её «золотая ложбинка» будет молить о пощаде на восьми диалектах…

— На ужин остаешься, тайбань? — спросил Данросса перехвативший его Брайан Квок. — Кто знает, когда его подадут, если подадут вообще.

— Да. А что?

— Извини, но мне нужно возвращаться на работу. Тебя проводит кто-нибудь другой.

— Ради бога, Брайан, ты не утрируешь? — так же негромко сказал Данросс.

— Не думаю, — продолжал вполголоса Брайан Квок. — Я только что звонил Кроссу — узнать насчет тех двоих, что болтались рядом с твоим домом. Как только наши ребята прибыли, эти двое удрали.

— Может, это были просто бандиты, которые не ищут встреч с полицией?

Брайан Квок покачал головой.

— Кросс снова просил тебя отдать нам бумаги АМГ прямо сейчас.

— В пятницу.

— Он просил передать, что в порту стоит советское разведывательное судно. Одно убийство уже произошло: зарезали русского шпиона.

— А я-то тут при чем? — удивился Данросс.

— Это у тебя надо спросить. Ты знаешь, что в этих докладах. Должно быть, что-то серьезное, иначе ты не проявил бы такой несговорчивости — или осторожности. Кросс сказал… Да ну его! Иэн, послушай, мы старые друзья. Я действительно очень встревожен. — Брайан Квок перешел на кантонский: — Даже мудрец может свалиться в колючки — ядовитые колючки.

— Через два дня приезжает полицейский мандарин. Два дня — это не так много.

— Верно. Но за два дня шпион может нанести нам немало вреда. Зачем искушать богов? Это моя просьба.

— Нет. Извини.

Выражение лица Брайана Квока стало жестче. Он сказал по-английски:

— Наши американские друзья обратились к нам с просьбой взять тебя под стражу, чтобы защитить.

— Какая чепуха!

— Не такая это чепуха, Иэн. Все прекрасно знают, что у тебя фотографическая память. Чем быстрее ты передашь чертовы бумаги, тем лучше. Даже после этого тебе следует быть осмотрительнее. Почему бы не сказать мне, где они хранятся, а мы уже обо всем позаботимся?

Данросс смерил его таким же суровым взглядом.

— Обо всем уже позаботились, Брайан. Все остается, как запланировано.

Высокий китаец вздохнул, потом пожал плечами:

— Очень хорошо. После не говори, что тебя не предупреждали. Гэваллан и Жак тоже остаются?

— Нет, не думаю. Я попросил их лишь обозначиться. А что?

— Они могли бы проводить тебя. Прошу некоторое время никуда не ездить одному, не старайся оторваться от охраны. Какое-то время звони, если у тебя будут… э-э… тайные свидания.

— У меня и тайные свидания? Здесь, в Гонконге? Надо же подумать такое!

— Имя Жэнь тебе о чем-нибудь говорит?

Взгляд Данросса стал каменным.

— Вы, засранцы, слишком много куда суете нос.

— А ты, похоже, не отдаешь себе отчета, в какую грязную игру без правил ввязался.

— Клянусь Богом, это уж я понял.

— До свидания, тайбань.

— До свидания, Брайан.

Данросс подошел к членам парламента, которые, собравшись группой в углу, беседовали с Жаком де Виллем. Парламентариев было лишь четверо, остальные отдыхали после долгого путешествия. Жак де Вилль представил:

— Сэр Чарльз Пенниворт, консерватор. Хью Гутри, либерал. Джулиан Бродхерст и Робин Грей, оба лейбористы.

— Привет, Робин, — бросил Данросс.

— Привет, Иэн. Давненько не виделись.

— Да.

— С вашего позволения, я удаляюсь, — озабоченно произнес де Вилль. — Жена в отъезде, а у нас дома маленький внук.

— Ты говорил с Сюзанной во Франции? — спросил Данросс.

— Да, тайбань. Она… у неё все будет в порядке. Спасибо за звонок Делану. До завтра. До свидания, джентльмены. — Он ушел.

Данросс снова перевел взгляд на Робина Грея:

— Ты совсем не изменился.

— Ты тоже. — Грей, худой, тонкогубый, с редкими седыми волосами и резкими чертами лица, повернулся к Пенниворту: — Мы с Иэном встречались в Лондоне много лет назад, сэр Чарльз. Это было сразу после войны. Я тогда только стал руководителем профсоюза.

— Да, много лет прошло, — вежливо согласился Данросс, помня, о чем много лет назад договорилась Пенелопа с братом — не раскрывать никому, что они кровные родственники. — Значит, ты, Робин, здесь надолго?

— Всего на несколько дней. — Улыбка у Грея была такой же тонкой, как и губы. — Никогда не был в этом раю для рабочих. Хотел бы встретиться с профсоюзными вожаками. Посмотреть, как живут девяносто девять процентов населения.

Сэр Чарльз Пенниворт, краснощекий мужчина с ещё густой шевелюрой, бывший командир Лондонского Шотландского полка, кавалер ордена «За боевые заслуги», а сейчас руководитель делегации, засмеялся:

— Не думайте, что здесь профсоюзы в почете, Робин. Верно, тайбань?

— Наши работники прекрасно обходятся без них, — отозвался Данросс.

— Потогонная система труда, тайбань, — тут же ввернул Грей. — Об этом свидетельствуют ваши собственные статистические данные, правительственная статистика.

— Не наша статистика, Робин, а лишь ваши статистики, — возразил Данросс. — У наших работников зарплата самая высокая в Азии после японцев, и у нас свободное общество.

— Свободное? Брось! — усмехнулся Грей. — Ты имеешь в виду свободное для эксплуатации рабочих. Ну, ничего, когда лейбористы пройдут на будущих выборах, мы все это изменим.

— Да будет вам, Робин, — отмахнулся сэр Чарльз. — У лейбористов на будущих выборах никаких шансов.

Грей улыбнулся.

— Не скажите, сэр Чарльз. Народ Англии хочет перемен. Мы все не за тем шли на войну, чтобы сохранились прогнившие старые порядки. Лейбористы за перемены в обществе — и за то, чтобы рабочие получали справедливую долю создаваемой ими прибыли.

— Я всегда считал довольно несправедливым, когда социалисты говорят о рабочих так, словно лишь они и работают, а мы ничего не делаем, — сказал Данросс. — Мы тоже рабочие. Мы трудимся так же напряженно, если не больше. И рабочий день у нас длиннее, и…

— А-а, но ты — тайбань и живешь в большом, шикарном доме, который получил по наследству вместе с властью. Весь этот капитал порожден потом какого-нибудь бедолаги. Я уже не говорю о торговле опиумом, с которой все это начиналось. Справедливо будет поделить капитал между всеми, чтобы на старте все имели равные условия. Для богатых налог должен быть выше. Нужно ввести налог на капитал. Чем быстрее будут поделены большие состояния, тем лучше для всех англичан, а, Джулиан?

Сорокапятилетний Джулиан Бродхерст, выделявшийся высоким ростом, был твердым сторонником Фабианского общества[188], «мозгового треста» движения социалистов.