Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

Все вышесказанное провоцирует вспомнить отрывок из «Ссылки на мертвых» барона Е. Розена (в «Сыне Отечества», 1847), который я немного сократил:

«Он [Пушкин] был… склонен… к мрачной душевной грусти; чтоб умерять… эту грусть, он чувствовал потребность смеха… В ярком смехе его почти всегда мне слышалось нечто насильственное, неожиданное, небывалое, фантастически-уродливое, физически-отвратительное… и когда [ничто] не удовлетворял[о] его потребность в этом отношении, так он и сам, при удивительной и, можно сказать, ненарушимой стройности своей умственной организации, принимался слагать в уме странные стихи — умышленную, но гениальную бессмыслицу!.. он подобных стихов никогда не доверял бумаге».

13 длинной сказки. Трудно определить, означает ли «сказка» небылицу или просто литературный жанр, как французское «conte».

XXXVII

   И постепенно въ усыпленье   И чувствъ и думъ впадаетъ онъ,   А передъ нимъ Воображенье 4 Свой пестрый мечетъ фараонъ.   То видитъ онъ: на таломъ снѣгѣ   Какъ будто спящій на ночлегѣ,   Недвижимъ юноша лежитъ, 8 И слышитъ голосъ: что жъ? убитъ!   То видитъ онъ враговъ забвенныхъ,   Клеветниковъ, и трусовъ злыхъ,   И рой измѣнницъ молодыхъ,12 И кругъ товарищей презрѣнныхъ,   То сельскій домъ — и у окна   Сидитъ она... и все она!...

4 Великолепный образ игры в фараон заставляет вспомнить строфы о карточной игре в главе Второй, исключенные нашим поэтом из окончательного варианта. Мертвый юноша навеки запечатлен в душе Онегина, в ней вечно отзывается вырвавшееся у Загорецкого восклицание, и от пролившейся крови, от слез раскаяния всегда будет для него таять снег того морозного утра.

XXXVIII

   Онъ такъ привыкъ теряться въ этомъ,   Что чуть съ ума не своротилъ   Или не сдѣлался поэтомъ. 4 Признаться: то-то бъ одолжилъ!   А точно: силой магнетизма   Стиховъ Россійскихъ механизма   Едва въ то время не постигъ 8 Мой безтолковый ученикъ.   Какъ походилъ онъ на поэта,   Когда въ углу сидѣлъ одинъ,   И передъ нимъ пылалъ каминъ,12 И онъ мурлыкалъ: Benedetta   Иль Idol mio, и ронялъ   Въ огонь то туфлю, то журналъ.

5 магнетизма. Годом позже, в декабре 1825 г. французская Академия наук образовала в Париже комитет, целью которого было исследовать притязания магнетизма, иначе называемого гипнотизмом. После дискуссий, продолжавшихся пять с половиной лет, комитет определил, что эффекты магнетизма иногда вызываются апатией, прострацией или силой воображения. Пушкин, несомненно, имеет тут в виду самогипноз, иной раз приводящий к тому, что слова автоматически выговариваются в рифму, т. е. к графомании.

Ср.: Пьер Лебрен, «Поэтическое вдохновенье» (написано в 1823 г.):

Le poëte!...................................Dans l'inspiration, pareilA l'enfant que l'art mesmériqueFait parler durant son sommeil…

<Поэт!...................................Он в своем вдохновенье схожС ребенком, которого месмерические силыЗаставляют говорить во сне…>.

12 Benedetta. В июле 1825 г. Пушкин писал Плетневу:

«Скажи от меня [Ивану] Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть [Анна Керн], которая небесно поет его „Венецианскую ночь“ [„фантазия“, сочинена в 1824 г.] на голос гондольерского речитатива [„Benedetta sia la madre“] — я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее, но пусть вообразит себе красоту и задушевность — по крайней мере дай Бог ему ее слышать!»

Конец этой строфы любопытным образом перекликается с темами главы Первой, XLVIII–XLIX (см. коммент. к этим строфам).

12–13 Benedetta... Idol mio. «Да будет благословенна мать» — венецианская баркарола. На ее мелодию Козлов написал хореическим четырехстопником «Венецианскую ночь», посвятив ее Плетневу; она напечатана в «Полярной звезде» (1825):

Ночь весенняя дышалаСветло-южною красой;Тихо Брента протекала,Серебримая луной…

«Idol mio, piu pace non ho», «Мой идол, я лишился покоя» — припев в дуэте («Se, о cara, sorridi», «Если бы, дорогая, ты улыбнулась»), сочиненном Винченцо Габусси (1800–46).

XXXIX

   Дни мчались; въ воздухѣ нагрѣтомъ   Ужъ разрѣшалася зима;   И онъ не сдѣлался поэтомъ, 4 Не умеръ, не сошелъ съ ума.   Весна живитъ его: впервые   Свои покои запертые,   Гдѣ зимовалъ онъ какъ сурокъ, 8 Двойныя окна, камелекъ   Онъ яснымъ утромъ оставляетъ,   Несется вдоль Невы въ саняхъ.   На синихъ, изсѣченныхъ льдахъ12 Играетъ солнце; грязно таетъ   На улицахъ разрытый снѣгъ.   Куда по немъ свой быстрый бѣгъ

5–9 Я склонен датировать пробуждение Онегина от зимней спячки 7 апр. 1825 г., первой годовщиной (по старому стилю) смерти Байрона в Миссолонги. В этот день Пушкин и Анна Вульф в Псковской губернии заказали православную обедню за упокой души «раба Божия Георгия», отслуженную в местной церкви их имений «Михайловски» и «Тригорски» (как на французский манер их называл Пушкин). Тогда же наш поэт в письме брату из Тригорского в С.-Петербург уподобляет эту панихиду «la messe de Frédéric II pour le repos de l'âme de Monsieur de Voltaire» <«обедне Фридриха II за упокой души Вольтера»>.

7 зимовал он как cурок. Оборот, позаимствованный из французского («hiverner comme une marmotte»). Впрочем, грызун, известный во Франции под именем «la marmotte» («Marmota marmota», по Линнею), обитает лишь в горах Западной Европы. На юге и на востоке России его сменяет «Marmota bobac», по Шреберу, или же по-французски «boubak», a по-русски — «байбак»; англичане называют это животное «польским сурком», американцы — «русским сурком»; на взгляд систематика, не работавшего с млекопитающими, очевидно, что это близкий родственник трех американских сурков (на востоке «земляная свинья», на западе «желтобрюхий сурок» и «серый сурок», или «свистун»). «Степная собака» — другой род.

Кстати, не лишено интереса, что сурок с невероятными подробностями описывается в «Баснях» Лафонтена, кн. IX: «Беседы с мадам де ля Саблиер».

Апатия овладевает Онегиным непосредственно перед ужасным наводнением 7 нояб. 1824 г. (после которого правительство на время запретило пышные приемы вроде того, на котором он мог увидеть Татьяну). Иначе говоря, Пушкин очень кстати, с точки зрения композиции, погружает Онегина в спячку на время несчастья. А тем временем другой Евгений теряет суженую, ставшую жертвой разбушевавшихся стихий, и сходит с ума: ему начинает казаться, что за ним гонится конная статуя и слышен грохот копыт, — таков сюжет поэмы «Медный всадник» (написана в 1833 г.), навеянной Пушкину наводнением. Очень занимателен сам факт, что Евгений Онегин, впавший в прострацию, одалживает свое имя этому несчастному (ч. 1, строки 1–15, свободная рифма aabebeccibbicco):

Над омраченным ПетроградомДышал ноябрь осенним хладом.Плеская шумною волнойВ края своей ограды стройной,Нева металась, как больнойВ своей постеле беспокойной.Уж было поздно и темно;Сердито бился дождь в окно,И ветер дул, печально воя.В то время из гостей домойПришел Евгений молодой…Мы будем нашего герояЗвать этим именем. ОноЗвучит приятно; с ним давноМое перо к тому же дружно.

«Медный всадник» связан с «ЕО» и несколькими превосходными строфами, в которых та же система рифм, что в «ЕО», — они составляют «Родословную моего героя» (1832); Пушкин не сразу решил, какого из двух Евгениев одарить этой родословной, и в конце концов она досталась совсем другому герою (Ивану Езерскому). См. Эпилог, следующий за коммент. к Десятой главе.