Шалопаи - Семён Александрович Данилюк

Оська вскочил – рывком.

– Не отступлюсь! – прохрипел он. – Дядя Толечка… флагман!

Схватившись за грудь, сполз в кресло.

Прямо из кабинета президента банка Осипа Граневича отвезли в Шестую больницу, в кардиоотделение.

И вновь всё повторилось. Как когда-то после аварии. Через несколько дней Граневича перевели из реанимации в двухкомнатный, «директорский» люкс. И почти тотчас пришла делегация от «Химволокно». Расселись, неловкие, поникшие. Светка в это время хлопотала в соседней комнате.

– Вижу, все уже в курсе? – подметил Оська. Вытащил из тумбочки заготовленную папку. – Да, нападают. Так потому и нападают, что мы нынче дорогие. Нам до победы рукой дотянуться – запустить полипропелен. Схема короче некуда: запуск – поставки – деньги. Неужто не отобьёмся? Таможня упёрлась? Так что ж, будем судиться. Получит по мордасам – отступится. Это не её драка. А там и Девятьяров руки загребущие уберёт, – ему скандал на всю страну тоже не нужен. Здесь подробный план действий по пунктам, – он передал папку Беленову. – Что, за чем следует, кто за что отвечает. Помните, выстоим – победим. Главное, держаться всем вместе и не дрейфить. Особое внимание! – Осип постучал по тумбочке. – Могут попробовать заполучить комбинат через скупку акций. Этого нельзя допустить. Срочно проведите разъяснительную работу среди персонала.

Он заметил, что Беленов убрал глаза.

– Что?!

– Уже, – ответил тот. – Пятый день вовсю скупают. Прямо возле проходной. Как ты в больницу загремел, сразу начали.

Оська охнул.

– Пять дней. Это сколько ж успели?

– Не считали. Но там очередь с утра до ночи.

Оська озадаченно потряс головой.

– Что ж реестродержатель? И вы-то, руководители, куда глядели?! Ведь среди бела дня, на ваших глазах, – он прервался. – Что, вы тоже?!

Визитёры переглянулись, смущённые. Требовательно посмотрели на Беленова.

– Понимаешь, Осип, – со вздохом ответил тот. – Условия предложили больно шикарные. По пять-шесть зарплат. Мы ж последние месяцы ни одной зарплаты без задержки не получили. А тут сразу, на полгода вперёд.

У Оськи пересохло в горле.

– А то, что после этого вообще в семье денег не будет, – об этом подумали?

– Всё-таки лучше, чем ничего, – Беленов поколебался. – И потом, ты-то, как нам в банке сказали, свой откат взял. А нам что, вовсе пустопорожними оставаться? Уж лучше так.

Оська откинулся на подушку, – всё было сказано, всё прояснилось. Робкие проигрывают битву, даже не вступив в неё. Комбинат был сдан.

Появилась Светка.

– Катитесь, герои! – предложила она. Неловко прощаясь, визитёры вышли.

– Всё услышал? – уточнила она – с ядом в голосе. – Предупреждала – чего другого от нищебродов ждать? И перестань страдать. А то опять в реанимацию загремишь. Что мог, то сделал. Бросим – целее будем. Я вообще прикинула, пора нам следом за Фрайерманом в Израиль собираться, на историческую Родину.

– Куда?! – Оська так поразился, что аж повеселел. – Ты – в Израиль?! Светочка! От кого бы услышать? Ты ж махровая антисемитка!

– Что ж, что антисемитка? – Светка повела плечиком. – Здесь кругом, куда ни плюнь, одни антисемиты остались. А там буду одна-единственная. Устрою пару погромчиков, чтоб вам маслом не казалось. Я уж, пока ты вылёживался, насчёт репатриации документы подобрала. Пожалуйста, Ося! Мне живой муж нужен, а не памятная доска на комбинатовской проходной.

В Шереметьево семейство Граневичей провожал Данька Клыш. Алька Поплагуев находился в Германии – его готовили к очередной операции. Все уж пошли на посадку. Лишь Оська всё не мог расстаться с другом.

– За Алькой приглядывай, – попросил он.

Клыш кивнул.

– Оська! – помахала Светка – уже от стойки.

Оська обхватил друга.

– Увидимся ли? – простонал он.

– Даже в голове не держи, – ответил Клыш. Сбился с бодряческого тона.

– Не знаю, дружище, – признался он. – Но из виду я вас обоих не выпущу.

Остров Хайнань. 2022 год

Так и жили – наскоро,

И дружили – наскоро.

Не жалея, тратили,

Не скупясь, дарили.

Жизнь прошла, как не было.

Не поговорили.

– Ёжи-ик! – кричу, рискуя сорвать голос. Чего, в самом деле, ору? Куда? Кому?

– Лошадка! – почудился слабый отклик из тумана.

На лоджию с вытаращенными глазами в ночном халате вылетела Светочка.

– Ты тоже слышала?! – спрашиваю я.

Она очумело кивает головой.

– Ёжи-ик! – орём мы в два голоса.

Увы! Порыв ветра с моря заглушил даже собственные наши голоса.

– Догадываешься, кто? – спросила она. – Неужто Данька?

– Алька, – отвечаю я, призывая прислушаться. Сквозь ветер доносятся звуки Энгельберта Хампердинка. – Слышишь саксофон?

– И что с того, что саксофон!? – сердится Светочка.

– Так вживую же! – пытаюсь объяснить я.

Теперь я узнал и спасшую меня пловчиху. И вспомнил объявление на рецепшн для участников симпозиума «Русско-Украинское пространство. Тенденции и перспективы». Кому там быть как не Олегу Поплагуеву, видному историку, автору фундаментального труда «Россия в войнах»?

Светочка умчалась на рецепшн – наводить справки. Меня не взяла, чтоб не разволновался. Кто-то после первого инфаркта разъяснил, что мне как сердечнику волнение противопоказано. С тех пор, подобно злостному курильщику, волнуюсь, когда никто не видит.

В лихорадочном нетерпении брожу по номеру. Чтоб занять время, открываю планшет. Мои архивы. Фото и видео годичной давности. Бывший Дом два Шёлка, ныне ул. Вольного Новгорода, 24 – с какой-то дробью. Забора по периметру, сараев больше не существует. Срыты кусты акации. Нет и беседки. На их месте поднялись многоэтажки, с кинотеатрами и торговыми центрами, снисходительно нависшие над бывшим гигантом, словно над согбенным, зажившимся старичком. Двора с гордым, на весь Союз единственным названием – Дом два Шёлка, больше не существует.

Фото огромного микрорайона вдоль Московского шоссе, на месте прежнего химического гиганта. Среди жилых «коробок» две чудом сохранившиеся трубы. Конечно, давно не дымящих.

Вся территория распределена меж десятком неведомых инвесторов. Эти хваткие ребята приватизировали нашу юность.

И всё-таки: пока мы способны удивляться – мы не стары. Рядом с человеком по жизни шагают мечта и цель. Вместе складываются в судьбу. И если задаться целью реализовать мечту, то судьба удаётся.

Фотокопия статьи в «Нью-Йорк Таймс». Прислана Кармелой Алонсо. Испанские врачи вживили пациенту собственное, излеченное сердце. Коля Моргачёв! Если решусь на пересадку – только к нему!

ТЭО из начала двухтысячных. Последняя попытка инвестироваться в собственную страну. «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Предложил поднять новый, по последним стандартам химкомбинат. Обсуждение в министерстве. До сих пор воспоминания скребут по больному сердцу. Я им – «сделаю за собственный счёт». В ответ шепоток об откатах. Вроде, об одном и том же говорим. Но – каждый о своём.

Я им о Родине, они мне – о себе.

А вот и материалы времён покоренья Крыма!

Крым-наш разделил всех по причастности: свой-чужой. Общество раскололось совершенно причудливо. Не по социальному статусу, не по имущественному цензу, даже не по национальному признаку. Старые знакомые при встрече, прежде чем начать откровенничать, стали осторожно прощупывать друг друга, словно муравьи усиками: свой-чужой?

Иногда думаю, что это эпидемия, подобная ковиду. Кто-то подвержен заразе, кто-то нет.

Дверь в номер распахивается. Вскакиваю. Торжествующий Светочкин голос:

– Знакомьтесь заново, ёжики!

Мы сидим вдвоём в лоджии. Стареющий рыжий еврей с облысевшим лбом.