Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

согласилась Марина. – Вот создать Рай там, где его и представить себе невозможно – это куда трудней.

– А все же кое-где такое удавалось. Мормонам, например, у Большого Соленого озера. Или евреям в пустыне Негев. А у нас в подобных местах только «жареная авиация».

Это было Колькино выражение насчет своего житья-бытья в истребительном авиационном полку на юге Узбекистана недалеко от афганской границы. Впрочем, сейчас в другом его полку, на испытательном полигоне в Казахстане, вряд ли было менее жарко.

– Интересно, летают у них там в это время дня?

– У Кольки? – переспросил Михаил, взглянув на часы. – В это время вряд ли. Там три часа дня. Самое что ни на есть пекло.

Разговор снова прервался. Марина, ясное дело, думала о сыне, который внезапно передумал стать математиком и поехал поступать в высшее военное училище летчиков и уже этим одним навеки лишил свою маму покоя, да и Михаила, в общем-то, тоже. Хоть и было понятно, что мужчина должен идти на риск, если манящая профессия неотделима от него, им-то, старшим, утешения от этого не было никакого. Тем более что пилот, сколь бы взрослым он ни был, все равно остается для матери малышом.

– Все-таки лучше бы он здесь служил, а не в ТуркВО, – сказала, наконец, Марина.

– Еще бы! Здесь все-таки цивилизация, его с детства любимое море, где ты учила его плавать. К тому же отсюда вдвое ближе к дому.

– Я так боялась, что он может где-нибудь по глупости утонуть, что в два года научила его плавать.

Михаил об этом уже слышал. И о страхе матери, и о любви сына к плаванию. Колька мог бы играть в водное поло в университетской команде, если б только хотел. Да он и без водного поло поступил бы на мехмат. Михаил знал, что отчасти виноват и в том, что Коля заболел авиацией, и в том, что он предпочел жить вдали от родного дома, в котором место отца рядом с матерью занял он, Михаил. Потом Коля признался Марине, что хотел возненавидеть Михаила, но не сумел. Но все равно той открытости, которая установилась между ними в Ладожском походе, больше, увы, не осталось. Оба жалели об этом, но стеснялись об этом говорить. Как символ предстоящих изменений в Колиной судьбе в памяти Михаила запечатлелась картина взлета истребителя, только что оторвавшегося от полосы и идущего наперерез электричке, в которой они возвращались из Приозерска в Ленинград. Это тоже был МИГ-21. Он с тяжким ревом набирал высоту. Потом из другого окна они смотрели за тем, как истребитель с пламенем из сопла быстро уходит вдаль. Михаил в тот момент еще не понимал, что именно во взлете этой машины так впечатлило его. Завораживающим и пугающим восторгом отозвался в душе рев двигателя на форсаже даже у него, у вполне взрослого тридцатисемилетнего инженера и научного работника. Что же эта картина могла вызвать в воображении пятнадцатилетнего подростка? Только еще больший восторг в смеси с удивлением, что и было написано яркими красками на его лице.

Однако, по-видимому, еще больше подвинул Колю к летному делу полет в АН-2 из Бамбуйки в Багдарин, а из Багдарина в Читу, когда они возвращались из похода по Амалату – Ципе – Витиму. Михаилу случалось и раньше летать на этом биплане, но лишь теперь он увидел, с какой натугой маленькая машина брала каждый перевал через горные хребты, как низко она проходила над совершенно непригодными для посадки каменистыми нагорьями. В таких случаях в голову невольно на первое место вылезала мысль, что же тут можно сделать «в случае чего», тем более, что никакого сулящего надежду на спасение способа и ответа неоткуда было взять. Однако самолетик с тяжело ревущим от натуги мотором перебирался через очередной гребень и слегка подныривал в следующий за ним цирк и завораживающий полет продолжался, и честная машина благополучно доставляла их с аэродрома на аэродром.

Тогда Коле и стала ясна его будущая жизненная линия. Ему нравилось ходить по краю. Это обостряло восприятие и украшало бытие. Ну, а о радости после преодоления угрозы можно было и не говорить.

Неожиданно до слуха, обращенного к прошлому, донеслись посторонние голоса. Со стороны «Крымского Приморья» шла компания из четырех человек. Двое мужчин и две женщины возбужденно тараторили на каком-то непонятном языке. Марина, прислушалась, сказала:

– Говорят не по-русски. Армяне, что ли?

– По виду похожи, – подтвердил Михаил.

До их появления в пределах видимости находилась лишь одна порядком беременная молодая женщина, которая, несмотря на громадный живот, то и дело наклонялась, подбирая понравившиеся камушки. Сейчас она отошла уже довольно далеко. И вот на / тебе – вместо нее явилась целая галдящая компания. Как назло, они расположились на пляже почти рядом. Их гортанные крики просто били по ушам. Молодые люди были в восторге от своих дам, и потому не было никакой надежды на то, что они накричатся и смолкнут. Особенно громко заявлял о себе низенький и толстопузый живчик. Он все время носился взад и вперед по пляжу перед вдохновительницами его энтузиазма и совсем не закрывал рта.

– Кончилась тишина, – обречено сказал Михаил, думая о том, что этим мужчинам хочется показать себя не только перед их спутницами, но и перед посторонними, то есть перед Мариной и Михаилом, поскольку никого больше не было рядом. – Начался курортный сезон.

– Ну, это еще не сезон, – возразила Марина, хотя тоже посмотрела на бегуна – живчика с явным неодобрением.

А тот, заметив, что двое посторонних с собакой все-таки смотрят на него, забегал еще быстрей и завопил еще громче. И, словно это внимание окончательно подготовило его к подвигу, вдруг издал особенно резкий клич и кинулся с берега навстречу прибойной волне. Когда стена воды ударила его почти всей своей высотой, он завизжал уже из всех сил и бросился обратно. Выскочив из пенной полосы, он продолжал бегать и кричать, на сей раз, чтобы согреться. Женщины из его общества сразу одобрительно загалдели, жестикулируя и кивая головами своему храбрецу. Правда, из остальных троих никто поплавать не пожелал.

Марина и Михаил лежали молча еще несколько минут. Потом она спросила:

– Хочешь окунуться?

– Хочу. А ты?

– Конечно!

– В смысле быть у моря и не выкупаться?

– Ну да! – засмеялась Марина.

– Ну пойдем.

Они поднялись на ноги и стряхнули с ног прилипшие к коже мелкие камешки. Потом вместе подошли к кромке прибойной полосы. Здесь Михаил взял Маринину руку в свою, и они, не останавливаясь, вошли в мелкую воду отливающей волны.

Громкий разговор в компании за их спинами как оборвало. Навстречу Михаилу и Марине шла новая волна, вроде и не слишком большая, но хлестнуть она должна была здорово, если не успеть вовремя проткнуть ее.

– Скорей вперед, пока не обрушилась! – крикнул Михаил.

Они разом бросились вперед и кинулись в нарастающий фронт волны за мгновение до того, как начал валиться гребень. После нескольких гребков они спокойно закачались за прибоем. Но на самом деле покоя тут не было – на сей раз из-за холода. В голове мелькнула мысль, что нынешняя вода южного моря ничуть не теплей летней заполярной Беломорской воды, и в ней долго не проживешь. Из-за худобы Михаил всегда очень быстро застывал и мёрз. Марина переносила холод лучше. Взглянув в лицо мужа, она поняла, что надо возвращаться назад.

– Поплыли обратно, – сказал Михаил, и по его тону она поняла, что он уже еле терпит.

Путь назад был недалек, а откат волны, хоть и заметно препятствующий выходу, к счастью, не помешал им выбраться из моря с первой попытки. Михаил уже сильно промерз. Особенно болело в паху.

– Как ты? – участливо спросила Марина, когда они уже шли по сухому пляжу к своим вещам.

– Как обычно, – угрюмо ответил он. – Взбодриться-то взбодрился, но радоваться этому смогу не сразу.

– Вытирайся скорей!

– Да, сейчас.

Он с трудом подавил в себе желание броситься к полотенцу бегом. Вэл, который не пошел за ними в воду и всё скулил, стоя в пене, пока они не выбрались на сушу, теперь забегал вовсю. Он уже не боялся за своих старших, но неразумных членов семьи и ужасно радовался, что они остались целы и невредимы. Михаил и сам бы с удовольствием побегал бы с ним ради сугрева, если б не посторонние наблюдатели. Из-за них приходилось терпеть. Наконец они подошли к своим вещам и растерлись. Согреться не удалось. Они снова вытянулись на пляже под совсем не настолько горячим солнцем, какого сейчас страстно желал Михаил. Его еще била дрожь, когда до сознания дошло, что со стороны совсем недавно шумевшей компании теперь не доносится ни единого звука. Вокруг стойко держалась тишина, если не считать шума, производимого взволнованным морем. Ветер, излишне освежающий, дул с прежней силой, но тепло хоть и медленно, возвращалось. А море оставалось пустынным, каким ему и полагается быть в лучших местах Земли, и ветер гнал по нему к берегу дугообразные ряды новых волн, неся с собой соленую йодистую свежесть морского простора, и рядом возвышались изрезанные сухими падями горы, с которых, как они