Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

и «Древние легенды» воспринимались Михаилом не как совсем новые откровения, а как знания, органично развивающие его собственные и даже кое в чем повторяющие их. Польза от этих учений была очевидна. То, что в древности было Истинным Божественным Знанием, то есть откровением Творца, впоследствии маскировалось, искажалось, кодировалось различными религиями, которые по-разному, причем каждая на свой манер, вычленяли и консервировали Откровения, и ни одна из них не была заинтересована в доведении Их до людей в полном объеме. К сожалению, время, когда сам Михаил мог бы углубленно знакомиться с тем, что открылось человечеству в самом общем виде, было упущено – как из-за отсутствия литературы, которая стала доступна ему, когда способность к запоминанию всего нового, совершенно необычного, заметно понизилась. Конечно, любопытство и любознательность не желали с этим смириться. Но даже перечитывать важные источники поразительных сведений по два или больше раза (как это стоило бы сделать) уже не было никакой возможности. Тем не менее, хотя бы однажды все то, что было ему доступно, Михаил почитал своим долгом прочесть. Иначе он потерял бы право считать себя хоть сколько-то образованным для того, чтобы убедиться – да, он проверил свою философию с точки зрения тайных, постепенно и не полностью открываемых перед человечеством знаний, и противоречий между ними не нашел. Это было окрыляющим выводом из познанного. И снова в голову приходила мысль, насколько справедлива – притом для всех возрастов – пословица: «Век живи, век учись» – с прибавлением: «дураком умрешь». Быть и оставаться дураком, продолжающим познавать, Михаилу не казалось обидным. Такова была участь любого, кто не заслужил Небесных Откровений. Но иным способом, кроме как благочестивым познанием, их и нельзя было надеяться получить. А кроме того, часть из найденного в «Тайной доктрине» он уже использовал для развития тех идей, которые с Божьей помощью пришли ему в голову, придали убедительности и «объяснительности» положениям, которые были непривычны с точки зрения клише, вбитых в голову как большевистской идеологией, так и религиями, и которые следовало изживать из живого, динамично развивающегося сознания. К сожалению, оно не умело меняться должным образом. И не столько из-за того, что не успевало, сколько из-за того, что не хотело успевать.

Предстоящий назавтра сплав не выглядел простым. Всего в каскаде должно было встретиться больше десятка крупных порогов и шивер, не считая мелких. И в них нельзя было влетать без просмотра, тем более, что он обещал Марине не обольщаться предшествующими удачами до самого конца.

Михаилу вдруг вспомнилось, как она входит в воду, прежде, чем поплыть. Вода расступалась перед ней и тихо смыкалась сзади, сначала вокруг ног, потом нижней части тела. Наконец, Марина сгибалась в талии и устремлялась вперед. Они оба так редко купались в теплой воде, что Михаил постоянно беспокоился, когда Марина уплывала прочь от берега, слишком уж большую опасность представлял собой холод. На Ладоге и в Байкале, на Белом море и заполярных озерах, в Витиме и Енисее вода, мягко говоря, не отличалась комфортной температурой, однако одним из самых холодных купаний на памяти Михаила осталось весеннее купание в Черном море, на южном берегу Крыма, в бухте Лисьей.

В тот день ветер дул с моря, и волны, уже достаточно внушительные, мерно набегали на пляж, с грозным гулом обрушивались на гальку, а затем в шипенье пены и перетираемых камушков нехотя сползали назад. Сейчас, в самом начале мая, побережье выглядело совсем пустынным. Не было еще никакого намека на то, что тут начнется через месяц, когда прогреется морская вода, а воздух станет просто знойным. Пока же на всем протяжении пляжа от бухты Лисьей и как будто до самого мыса Меганом лежало или бродило в поисках красивых камушков совсем немного людей. Рядом с Мариной и Михаилом и вовсе никто не задерживался. Они загорали под теплым солнцем вместе со своим блаженно нежившимся в его ласковых лучах черным колли Вэлушкой. Он уже успел набегаться вдоль полосы прибоя и теперь дремал, изредка вскидывая голову, если что-то новое прослушивалось сквозь ритмичный шум ударяющих в берег волн.

– Спит-то как хорошо, – приподнявшись и взглянув на собаку, сказал Михаил.

Марина в ответ погладила пса, лежащего у нее под рукой. Михаил потянулся и тоже погладил. Прогретая шерсть приятно ласкала кожу ладони.

– Спи, спи, мой хороший! – успокоила Марина, когда Вэл приоткрыл глаза, и тут же спросила Михаила. – Тебе нравится здесь?

– Мне с тобой везде хорошо, – после паузы отозвался он.

– Нет, я о другом.

– Нравится ли мне Крым?

Михаил снова приподнялся, обвел глазами море, уходящий вдаль пляж, затем безлесные, еще вяло зеленые в эту пору склоны невысоких гор, вздохнул и ответил:

– Пожалуй, нравится.

Он знал, что Марине был бы более приятен другой ответ, но кривить душой не хотелось. Горная тайга, горные или лесные озера воздействовали на его нутро несравненно сильней. Разумеется, Марина знала об этом, но она с юности любила Крым, в который он попал сейчас впервые, и потому не удержалась от нового вопроса:

– А море как?

Ей давно хотелось привезти его на теплое море, и вот, наконец, она смогла.

Море прекрасно, – ответил он. – Особенно пока побережье такое пустынное и тихое. Вода – синь с хрусталем, поверх – синеватая дымка, как вуаль, наброшенная на какую-то тайну. От ощущения, что она так велика, а разгадка вроде бы где-то рядом, заходится душа. И у тебя?

– Да, ты же знаешь. Но меня все здесь к себе притягивает. Я думала, что и тебя…

– Ну, ты и сама теперь, наверное, видишь, что здесь все-таки меньше захватывающих видов, чем в Саянах, на Ладоге или на Белом море. – Возразил Михаил. – Стоит мне только вспомнить тамошние красоты, сразу делается понятно, где лучше. Мне кажется, что и ты любишь Крым больше по старой памяти. А с тех пор, как мы с тобой стали ходить на Север и в Сибирь, там нам открылось нечто большее. Я про Крым плохо не думаю, – поспешно добавил он, чтобы не испортить настроение Марине. – Просто там мне и самому лучше, и природа впечатляет сильней.

– Пожалуй, ты прав. Во мне очень сильны старые привязанности. Но если вспомнить Кантегир, Енисей, Саяны, Тунгуску – то такого не увидишь нигде.

– А я надеюсь познакомить тебя и с Белым морем. Летом оно часто очень синее, а вовсе не белое. Но там еще и скалы, тайга, острова, порой еще и какой-то волшебный свет над водой. Между Сон-островом и Шараповым мысом есть такие места, что не наглядишься. Когда мы там путешествовали вместе с Вэлушкой на «Колибри» без тебя, только об одном и жалел, что ты этого не видишь.

Вэл, услышав свое имя, повернул к ним свое тонкое умное лицо. Все же он больше слушал, нежели спал.

– Нас тогда здорово потрепало в море, да, Вэл?

Он ласково потрепал пса за шею.

– Надо было вам без меня лезть на рожон, – проворчала Марина.

– Может, и не надо было, – согласился Михаил. – С одного катера на нас тогда смотрели как на психов. Их, кстати, тоже швыряло так, что их судно не выглядело очень убедительно. – Помолчав, он добавил. – Пожалуй, только на Севере Ладоги есть еще что-то похожее на те места.

– Ладога и у меня из головы не выходит. – подтвердила Марина. – Помнишь, как обалдели от восторга ребята, когда увидели настоящее синее море, да еще и населенное тюленями?

– Помню, конечно.

Это был их самый первый совместный поход. Марина взяла туда своего пятнадцатилетнего сына Колю, а он – четырнадцатилетнюю Аню. Это было что-то вроде предварительного свадебного путешествия вместе со ставшими общими детьми. Всем им Ладога запомнилась по-разному, но все они были покорены ею на всю жизнь.

– Как много дал тот поход ребятам, – сказала Марина.

– А нам – разве мало? – улыбнулся Михаил.

– Ты любишь вспоминать?

– Люблю! Еще как! И очень часто вспоминаю.

Некоторое время они лежали молча. На море и в небе тоже как будто не было перемен. Потом глаз Михаила задержался на блестящей точке, за которой тянулся по небу белый след.

Реактивный самолет быстро приближался к зениту. Михаил протянул руку к подзорной трубе, вскинул ее, подсек след конверсии и провел трубу вдоль него к самолету.

– Двадцать первый, – сообщил он Марине.

– Как у Кольки, – эхом откликнулась она на его мысль. – Интересно, откуда они тут летают?

– Не знаю. Тут, наверно, аэродромов до черта, а Крым – небольшой. Помнишь, Колька говорил, что где-то в горах над Судаком он проходил курс выживания для летчиков? Небось, там поблизости и есть авиабаза.

– Немного неприлично устраивать курсы по выживанию рядом с курортом, – засмеялась Марина.

– Ну, почему же? – тоже смеясь, возразил Михаил. – Выживать рядом с курортом со скудным запасом воды, без удобств и привычных шмоток, а также без денег – совсем несладко. Это даже можно считать дополнительной неприятностью. Как у Городницкого:

– А где-то бабы живут на свете,

Друзья сидят за водкою…

Только тут надо бы петь: – А рядом бабы живут на свете… далее по авторскому тексту. Собственно, в любом месте можно создать экстремальную ситуацию. Судя по Библии – даже в Раю.

– Да, это дело нехитрое, –