Записки опального директора - Натан Гимельфарб

63

В начале марта в Гомель вновь приехал начальник управления Бируля. Его пригласили партийные органы для решения кадровых вопросов. После встречи с Малафеевым он предложил мне поехать с ним в Могилёв для участия в решении ряда срочных производственных вопросов, возникших на новом мясокомбинате.

Перед отъездом мы подъехали ко мне домой, где я собрал всё необходимое в дорогу и предупредил об отъезде на несколько дней. По дороге Бируля объяснил, что стоял вопрос об освобождении Синицына от занимаемой должности, но поскольку кандидатуры, подходящей по всем показателям для этой работы не нашлось, решили пока его оставить. Рассматривалась и моя кандидатура, но в обкоме посоветовали выдвинуть кого либо из коренной национальности. При этом он добавил, что, как только подберут “подходящего” директора, Синицыну тоже придётся распрощаться с Гомелем с той только разницей, что переводить его на другое предприятие Белоруссии никто не будет, и ему нужно будет искать работу за её пределами.

Мне же Бируля предложил должность главного инженера Могилёвского мясокомбината, недавно введенного в эксплуатацию на новом месте, вместо полностью разрушенного в годы войны старого комбината. Он не торопил с решением, предложил воспользоваться возможностью ознакомления с предприятием в течении нескольких дней командировки, посоветоваться с семьёй и дать ответ в течении месяца. Начальник управления не скрыл от меня, что положение на комбинате критическое. Производственные планы систематически не выполнялись, качество продукции было низким, допущена порча значительного количества мясопродуктов, убытки превысили шесть миллионов рублей. Из-за плохого финансового состояния предприятие перевели на особый режим кредитования и расчётов. Шло следствие по недостаче мясопродуктов на холодильнике.

По его мнению, всё это явилось результатом плохого руководства, непримиримой вражды между руководителями и непрерывных склок, в которых они погрязли. Он признал, что мне будет не легко решать эти и другие проблемы скопившиеся на комбинате, но выразил уверенность, что при большом желании все трудности могут быть преодолены.

Я молча слушал Бирулю и грустные мысли овладели мною. Вот уж поистине из огня да в полымя. Если оставаться в Гомеле нельзя было главным образом из-за опасности уголовной ответственности за злоупотребления при приёмке скота, которая может коснуться ограниченного числа работников, то здесь налицо полный букет уголовных дел по недостаче и порче, качеству, систематическому невыполнению планов производства и поставок продукции, из которых главному инженеру, и при том еврею, выкарабкаться невредимым и остаться на свободе просто невозможно. Здравый смысл подсказывал, что предложенная работа не для меня, от неё нужно безоговорочно отказаться.

С таким настроением входил я в здание Могилёвского обкома партии, расположенного в самом центре города. Это был готического стиля дворец, который когда-то принадлежал богатому польскому князю. С обеих сторон парадного входа, в сквере, примыкающем к фасадной стороне большого двухэтажного дома, стояли бронзовые скульптуры Ленина и Сталина. Сюда пригласил меня Бируля перед поездкой на комбинат, расположенный на окраине города, носящей странное название Луполово.

Постовой милиционер, видимо заранее предупреждённый о нашем приезде, взял под козырёк и вежливо объяснил, как пройти в приёмную товарища Зинкевича. Коридоры и лестницы были устланы богатыми ковровыми дорожками и чем-то напоминали картину Молодечненского обкома, только здесь всё выглядело намного уютнее.

Миловидная блондинка доложила о нашем прибытии, в приёмную вышел высокого роста, уже немолодой мужчина с приятной улыбкой на лице и пригласил в кабинет. После знакомства и нескольких фраз о погоде и снегопаде, доставившем много хлопот коммунальной службе, Зинкевич высказал пожелание сперва побывать с нами на комбинате, а уж затем обговорить все вопросы здесь с участием первого секретаря обкома Криулина, который должен к концу дня прибыть из Минска.

Когда мы выходили из обкома к уже не первой свежести машине начальника управления Совнархоза, стоявшей у подъезда, подкатила новенькая, блестящая свежей краской и никелированным бампером “Победа” Зинкевича - секретаря по промышленности.

Проезжая по центру города я заметил, что объём строительно-восстановительных работ здесь намного превышал Оршанский, Молодечненский и даже Гомельский. Центральная улица, Первомайская, была вся в строительных лесах и застраивалась большими многоэтажными домами, подобными тем, что возводились на проспекте Ленина в Минске. Город был сильно разрушен. После Брестской крепости, это был первый город Белоруссии, который оказал упорное сопротивление немцам, и у стен которого около месяца шли тяжёлые кровопролитные бои.

Подъезжая по крутому спуску к Днепру, машина резко снизила скорость. Переправа на другой берег по временному деревянному мосту регулировалась постовым “ГАИ”. Рядом строился новый мост, вместо разрушенного в годы войны.

Вскоре пришлось остановиться, так как очередь продвигалась медленно. К машине секретаря обкома подошел невысокого роста пожилой мужчина, который о чем-то переговорил с Зинкевичем и они вдвоём пошли по направлению к нашей машине. Бируля, а вслед за ним и я вышли им навстречу. Когда мы поравнялись, Зинкевич представил своего собеседника:

-Рувим Мойсеевич Шуб - заместитель председателя облисполкома, куратор строительства моста. Здесь его можно найти чаще, чем в его кабинете в Доме Советов или в квартире, что в пяти минутах ходьбы отсюда.

-В этом нет моей заслуги. Мне здесь просто приятней, чем там, - отреагировал на похвалу Шуб.

Он пообещал ускорить наш въезд на мост, попрощался и пошёл по направлению работника ГАИ, управлявшего движением транспорта. Небольшую паузу, в ожидании милицейского регулировщика, Зинкевич заполнил рассказом о Шубе. До войны он работал первым секретарём Могилёвского горкома партии. Из города ушёл в конце июля сорок первого с последними частями Красной Армии, оборонявшими Могилёв, всю войну отслужил комиссаром, а в сорок пятом его демобилизовали в чине полковника. С тех пор он работает в облисполкоме.

Зинкевич не объяснил почему Шуб не вернулся на партийную работу. Об этом мне в своё время рассказывал Перетицкий. После войны, по указанию секретаря ЦК КПБ Пономаренко. партийные органы, начиная от райкомов, были полностью очищены от евреев, которые раньше составляли большой удельный вес и нередко занимали довольно высокие должности. Теперь они не могли быть даже инструкторами в райкоме или горкоме партии.