Другая свобода. Альтернативная история одной идеи - Светлана Юрьевна Бойм

577

Персиваль (фр. Perceval, нем. Parzival, англ. Percyvelle) — эпический персонаж, появляющийся также в серии романов из цикла Круглого стола. Миф о Персивале входит в структуру сказания о короле Артуре и его рыцарях Круглого стола. В различных вариациях этот персонаж, связанный с историей о поиске священного Грааля, появляется в старинных французских, немецких, английских и валлийских сказаниях XIII–XIV столетий, а также в более поздних романах и театральных интерпретациях в рамках европейской традиции, основанной на средневековой мифологии. Персиваль — мальчик, воспитанный в тиши лесного уединения, — «простак», в глубине души обладающий рыцарской силой и доблестью. — Прим. пер.

578

Речь идет о знаменитой цитате А. И. Солженицына: «Большой писатель в стране — это… как бы второе правительство». — Прим. пер.

579

Многие современные исследователи, восхищаясь теорией диалогического воображения Бахтина, тем не менее оспаривали ее применимость к Достоевскому. См., например, рассуждения о власти и авторитаризме Харриета Мурава в кн.: Dostoevsky in Russia’s Legal Fictions. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1998.

580

Как следует понимать притчу о мужике Марее? Ницше задается аналогичным вопросом касательно вагнеровского Парсифаля. «<…> какое, собственно, было ему дело до той мужского пола (ах, столь немужественной) „деревенщины“, до того бедолаги и бурсака природы Парсифаля, которого он под конец столь ухищренными средствами делает католиком — как? был ли этот „Парсифаль“ вообще задуман всерьез? <…> Право, можно было бы желать, чтобы вагнеровский „Парсифаль“ был задуман в шутку, словно завершающий аккорд и сатирическая драма, посредством которой трагик Вагнер самым подобающим ему образом желает проститься с нами. <…> Есть ли „Парсифаль“ Вагнера тайный смех его превосходства над самим собой, триумф его последней высочайшей художнической свободы, художнической иносторонности?» Stewart-Steinberg S. R. Sublime Surrender. P. 92.

581

Шестов Л. Достоевский и Ницше (философия трагедии). СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1903; пер. Достоевский, Толстой и Ницше. Athens: Ohio University Press, 1969.

582

В своей работе «Достоевский и Ницше (Философия трагедии)» Лев Шестов писал: «Если угодно — Достоевский идет дальше Ивана Карамазова. „Мало того, — пишет он, — я утверждаю, что сознание своего совершенного бессилия помочь или принести хоть какую-нибудь пользу или облегчение страдающему человечеству, в то же время при полном нашем убеждении в этом страдании человечества — может даже обратить в сердце вашем любовь к человечеству в ненависть к нему“». — Прим. пер.

583

В своей работе «Достоевский и Ницше (Философия трагедии)» Лев Шестов писал: «Философу ввиду аскетического идеала, — говорит Ницше, — улыбается Optimum условий высшей и смелой отвлеченной мысли; аскетическим идеалом он не отрицает существования, наоборот, им он утверждает свое существование, и только свое существование, и это, по всей вероятности, в такой степени, что он недалек от дерзновенной мысли — pereat mundus, fiat philosophia, fiat philosophus, fiam…» Последние слова представляют почти буквальный перевод знаменитой фразы бедного героя из подполья: «Свету ли провалиться иль мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай пить». Мог ли он когда-нибудь думать, что брошенная им в порыве злобы и ослепления несчастной проститутке фраза будет переведена знаменитым философом на язык Цицерона и Горация и предложена как формула, определяющая собою сущность высших человеческих стремлений? Если бы Достоевский мог предвидеть, что его маленького героя ждет такая великая слава, он бы, пожалуй, опустил примечание к «„Запискам из подполья“… <…> Итак, pereat mundus, fiam, пусть весь мир погибнет, подпольный человек не откажется от своих прав и не променяет их на „идеалы“ сострадания и все прочие блага в том же роде, специально для него уготовленные современной философией и моралью. Для Достоевского это было страшной истиной, которую он с ужасом и стыдом решался высказывать от имени героев своих романов. У Ницше это новая и величайшая „декларация прав“, ради которой и была им предпринята вся подземная работа. Отсюда и жестокость Ницше. Он стремится избавить себя и людей от „страданий“. В этом отношении, как во многих других, он далеко ушел от учителя своей молодости, Шопенгауэра». — Прим. пер.

584

Здесь вполне уместно провести аналогию с прыжком веры, который встречается у Альбера Камю в его произведении «Миф о Сизифе». Альбер Камю отмечал, что выбор, который человек осуществляет, оказавшись в подобном трагическом и абсурдном положении, — это не только вопрос жизни и смерти, но и главный вопрос философии. Камю писал: «Осознание или столкновение с абсурдом ставит человека перед выбором: самоубийство, прыжок веры, или принятие. Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии». — Прим. пер.

585

Джозеф Франк (также Джозеф Фрэнк, Джозеф Натаниэл Глассман, Joseph Frank, Joseph Nathaniel Glassman, 1918–2013) — американский литературовед, писатель и публицист, славист. Выдающийся исследователь русской литературы и, в частности, творчества Федора Михайловича Достоевского. Являлся одним из ведущих биографов Достоевского с мировым именем. Франк начинал свои исследования с изучения французских философов-экзистенциалистов, в первую очередь Альбера Камю. Преподавал в Стэнфордском и Принстонском университетах. Среди значительных публикаций на тему творчества Ф. М. Достоевского такие работы, как «Dostoevsky and Russian Nihilism: a context for „Notes from Underground“» (1960); «Dostoevsky: The Seeds of Revolt, 1821–1849» (1979) и др. Крупнейшим изданием исследований Франка стала публикация в пяти томах его антологии «Dostoevsky: A Writer in His Time» (2010). Неоднократно удостаивался престижных премий за литературную, научно-исследовательскую и просветительскую деятельность. — Прим. пер.

586

Arendt H. The Human Condition. Chicago: University of Chicago Press, 1958. P. 242.

587

В оригинале присутствует игра слов «world making» — «lovemaking». — Прим. пер.

588

Kierkegaard S. Diapsalmata // Either/Or, part 1 / Ed. & transl. by H. V. Hong, E. H. Hong. Princeton: Princeton University Press, 1987. P. 17–44, цит. по p. 41 (пер. немного изм.).

589

Французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр понимал любовь в контексте неизбежного конфликта, порожденного «первоначальным смыслом бытия-для-другого». Для него любовь представала в значительной степени в негативном и разрушительном контексте ее «последствий», он также ассоциировал ее с обманом, объективацией и превращением абсолюта в нечто относительное. Доктор философских наук Г. Я. Стрельцова, исследуя работу Сартра «Бытие и Ничто», посвященную преимущественно феномену свободы, указывает на то, что «Сартр меньше всего говорит о любви как положительном