Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Признателен вам, миледи, — смиренно произнес призрак.

— Что вы. Пустяки, по сравнению с тем, что вы сделали для меня.

Она протянула ему руку, и трансгрессировала только после того, как холодные пальцы и губы графа обожгли ее кожу огнем.

Эпилог

Гермиона трансгрессировала прямо в центр спальни, где лежал ее муж. Находившиеся в комнате магглы вжались в стены, кто‑то вскрикнул — женщина не слушала, она метнулась к кровати супруга и, встав на колени, сжала его холодные руки.

— Генри! Генри, очнись! Ты слышишь меня? Это был Малфой, Драко Малфой! Он мертв! — она осветила обручальное кольцо заклинанием и с трудом стащила с бездвижных, ледяных пальцев золотой ободок. — Больше не действуют чары, которые держали нас тут! Генри! — Женщина подалась вперед, выпуская руки супруга и легонько сотрясая его за плечи. — Генри! Ну же, давай! Открой глаза, осталось немножко! Я перенесу тебя в больницу святого Мунго. Давай, на счет «три». В холл приемного отделения. Ты слышишь, Генри? Генри!

Но он молчал и не шевелился, когда женщина встряхивала его. Голова безвольно откинулась назад.

— Генри! — умоляюще прошептала Гермиона. — Милый, ты слышишь меня?

— Миссис Саузвильт, — сквозь заволакивающую пелену услышала она голос монаха у себя за спиной, — лорд Генри умер полчаса назад. Мне очень жаль.

— НЕТ!!! — заорала Гермиона, в ужасе мотая головой. — Это ложь!!! Этого не может быть! Генри! — она продолжала трясти безжизненное тело с фанатичным блеском в слезящихся глазах. — Генри! Очнись! Пожалуйста, всего только пять минут! Еще всего пять минут! Всё будет хорошо! Генри, Генри! Не–е-ет! НЕ–Е-Е–ЕТ!!!

Вокруг что‑то говорили тихими голосами. Кажется, магглов предупредили и что‑то объяснили им. Кажется, все в этой комнате сочувствовали ее утрате, кажется, ее понимали. Но ей было плевать на всё это. Для нее сейчас в целом мире была только она сама — и страшная правда, в которую женщина отказывалась поверить.

Кто‑то взял ее за плечо, но она вырвалась, кто‑то предлагал воды, но она отмахнулась. Ужас начинал сменяться бессильной яростью.

Сквозь стену в комнату просочился граф Серж. Гермиона всё еще трясла тело супруга, не замечая ничего вокруг, отторгая очевидное всеми силами, которые у нее еще оставались.

— Генри! — сотрясаясь от рыданий, простонала она. — НЕТ!!!

Страшная судорога в животе заставила Гермиону выпустить тело и скорчиться, сгибаясь пополам. С губ сорвался вопль боли. От впившихся в пол, на который она упала, пальцев заклубился в воздухе черный, густой туман.

— Успокойся, ведьма! — резко сказал граф. — И побереги своего ребенка. Это единственное, что ты можешь сделать сейчас.

— НЕПРАВДА!!! — взвыла Гермиона, поднимая взгляд горящих, пламенных глаз. — НЕТ! Ненавижу… Всех! НЕНАВИЖУ!!!

— Ненависть — очень хорошее чувство, — хладнокровно продолжал призрак. — Могучее. Тем более для тебя. Но не трать последние силы. Тело твоего обидчика разорвали голодные волки, тебе некого больше ненавидеть. Но еще есть, кого беречь.

Гермиона подняла на него взгляд мутных глаз и с трудом, хватаясь за край кровати, встала на ноги.

— О, ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ?! — вдруг прокричала она, обводя притихших окружающих бешеным, диким взглядом. — ЗАЧЕМ Я УБИЛА ЕГО, — крик сорвался в стон, и Гермиона без сил опустилась на колени, — так быстро?..

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: Возвращение Героя

По осколкам холодного шелка,

За слезой, укатившейся вдаль,

Я рисую замерзшей иголкой

Ледяную, сырую печаль.

Облупившейся краской слетают

Мои дни, потерявшие суть,

И в поблекших глазах потухают

Угольки улетевших минут.

Траур лентой клубится в тумане,

Ураган улегся и затих

На руинах забытого храма,

Что я строила в грезах своих.

Мне остался от прошлого призрак:

Он приходит кошмаром во сне,

А потом потухает в тумане

При печальной, поблекшей луне.

Мне осталась надеждой на смелость,

Из двух капель тебя и меня,

Лишь прекрасная девочка. Верю,

Что она не покинет, любя.

И в ночи, просыпаясь со стоном,

Я бужу ее хладной рукой,

Чтоб на личике милом блеснули

Изумрудами боль и покой.

Я в глазах ее, дивно–зеленых,

Затуманенных негою сна,

Вижу тени убитых влюбленных,

Коих тьма развела навсегда.

Тот один почивает навеки.

Та одна — только призрак живой.

А ребенок смыкает вновь веки,

Мне даря пустоту и покой…

Глава I: Снег

Снег шел всю ночь. Белое одеяло раскинулось кругом, скрыв всю грязь, все изъяны местности, а вместе с ними и всё красивое, элегантное, оригинальное и необычное. Укутало пригород Лондона холодным, идеально–красивым серебристо–белым покровом. Он скрывал следы всего живого и неживого. Режущая, болезненная белизна — всюду.

Снегопад уже кончился, но редкие снежинки всё еще срывались то и дело с неба и, кружась, опускались на белый ковер, вплетались в него, сливались с блестящей в лучах зимнего солнца гладью.

Гермиона сидела на крыльце утонувшего в сугробах дома, укутанная в теплую шубу и, жмурясь от холодных лучей, смотрела вдаль. Там, впереди, — поля и крыши поселка, что располагался за ними, утопали в чистейшем снегу. Зимнее солнце сделало белый ковер искрящимся, ярким. Больно было смотреть и сложно оторвать взгляд от этого блеска, от этой бесконечной белизны.

Вот уже час сидела Гермиона на крыльце. Ее ноги в тонких сапожках продрогли, губы посинели — но женщина не находила в себе сил встать и вернуться в дом, уйти от этой сияющей чистоты. Она хотела заставить снег проникнуть внутрь, окутать чувства и мысли, укрыть, как он укрыл всё кругом, былое, спрятать его под безбрежной чистотой. И пусть потом снег стает, превратится в грязь, обнажит скрытое ныне, сделав его еще хуже. И будет еще больнее. Пусть. Только бы хоть какое‑то время можно было вот так сидеть и чувствовать чистоту и белизну всего, всего кругом: внутри и снаружи…

На дороге, не видной из‑за дома, раздался гул подъезжающей машины. Еще пару часов назад прибывший не смог бы проделать своего маневра — утром Гермиона слышала, как кто‑то из соседей вызывал из ближайшей деревни трактор, чтоб расчистил утонувшую в снегу проезжую часть.

Женщина отметила всё это где‑то на заднем плане сознания, не отрывая взгляда от снежно–белых полей за оградой…

Невдалеке послышались возня и голоса, скрип шагов, стук открываемых ворот.

«Миссис Томпсон приехала», — подумала Гермиона, всё еще глядя вперед.

Стэфани Томпсон была хозяйкой дома справа — добродушной пожилой женщиной, лучшей подругой миссис Грэйнджер, приемной матери Гермионы. Она часто заходила по вечерам «на чай».