Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

по 1992-й не могло не сказаться. Уезжал из одной страны, попал в другую. С непонятными правилами игры, с иными, иногда совсем не моими, героями типа Чубайса, самозабвенно сыгравшего по чужим нотам предназначенную для него роль. Руководители России менялись, как и национальные приоритеты. И если в международной журналистике, как и в спортивной, с которой начинал в 1973-м, почти все было ясно, то в остальных областях меня воспринимали как дилетанта. Сколько было пропущено, свершилось без меня и было не понято, не осмыслено.

В Париже считал, будто держу руку на пульсе. Встречался с главами высоких делегаций, освещал переговоры, несколько раз сопровождал Горбачева в его частых западноевропейских визитах, видывал Ельцина. А на самом деле мало что понимал в происходившем дома. В начале 1990-х многие коллеги — собственные корреспонденты старались подольше, а то и насовсем задержаться в благословенной Франции. Но только не я. Нас с женой Леной особенно тревожило, что подрастающий сын говорит по-французски лучше, чем на родном русском. Да и пяти лет хватило, чтобы понять: родина ждет тебя в конце нелегкого пути.

В «Комсомолке» мне очень нравилось. Шагал вверх по творческим и карьерным ступеням, писал, разъезжал по стране, пусть скукожившейся, а все равно оставшейся необъятной. Но период притирки, так это виделось не мне, другим, как-то затягивался. Порой попадал невпопад с какими-то идеями, нелепыми, как из сегодняшнего видится, проектами. Наверное, надо мной и подсмеивались.

И в один, как позже выяснилось, прекрасный день главный редактор «КП» Владислав Фронин, с которым вместе, хотя и в разных отделах, работали в газете с 1975 года, вызвал меня, уже своего заместителя, на разговор. Деликатно, как это умеет только он, намекнул: не стоит замыкаться лишь на международной тематике и спорте. Пора открывать иные темы, заводить новые знакомства. К примеру, вчера звонил директор Службы внешней разведки академик Примаков. При его раньше полностью закрытом ведомстве открылось Пресс-бюро, начальником которого назначен журналист, полковник Юрий Кобаладзе. О журналисте Кобаладзе я слышал, а вот что он полковник, явилось открытием. Примаков предложил, чтобы с Пресс-бюро постоянно контактировал корреспондент, знающий пару языков и имеющий хоть какой-то опыт работы в зарубежье. Вроде бы все сходилось — мое! И здорово, если добровольно открывается нечто неизвестное читателям и будущему автору.

Для начала предлагалось написать статью к девяностолетию разведчика Рудольфа Ивановича Абеля. Фамилию я слышал, публикация была гарантирована. И на следующее утро в Колпачном переулке меня доброжелательно приняли Юрий Георгиевич Кобаладзе и пресс-секретарь директора СВР Татьяна Викторовна Самолис. Юра, буду называть его так, вынес, на ходу сдувая пыль, огромные старинные папки, завязанные белыми тесемочками. Все материалы — о таинственном Абеле.

Был я счастлив. Но только до глубокой ночи, пока не закончил домашнее чтение старинных статей, написанных в стиле любимой советской бюрократии. Сухо, откровенно скучно и, не надо было для этого быть опытным экспертом, местами неправдоподобно.

Этим я и ошарашил Кобаладзе. Он почесал уже тогда, в 1993-м, лысый затылок, пригласил Таню Самолис, и начался совет в Колпачном. Я терпеливо втолковывал, что не смогу написать нечто читабельное на основе покрытых пылью публикаций. Нужны свежие идеи, новые люди, желательно лично знавшие Абеля, — его начальники, сослуживцы, родственники.

И тут Юра с Татьяной предложили: а что, если написать официальное письмо директору разведки с такой просьбой? Только он и может разрешить общение, это лишь в его власти. Но с ответом придется подождать: у Евгения Максимовича много дел.

Ответ на мое наглое послание пришел на третий день!

Почему наглое? Просил встретиться с родственниками Абеля, с его прямым начальником, со связником, каким-нибудь учеником или продолжателем дела, то есть с полностью закрытым для общения нелегалом… А еще хотел бы познакомиться с советскими атомными разведчиками. Пригласил директора дать большое интервью для газеты и, что было уже совсем явным нахальством, побывать в суперсекретной штаб-квартире в Ясеневе.

Плюс два пункта, о которых даже сейчас стесняюсь рассказывать, до того они были заведомо невыполнимы.

Против каждого пункта Примаков поставил галочки. Последние два жестко вычеркнул. Наложил резолюцию: помочь в пределах возможного. Кобаладзе и Таня Самолис тотчас принялись организовывать встречи, что, поверьте, по разным причинам было не только необычно, но и революционно.

Прорыв состоялся. И к 11 июля 1993-го, к девяностолетию Абеля, как я несколько позже узнал, носившего фамилию Фишер, в газете вышла не одна, а три здоровенные статьи с продолжением. Практически немыслимо для такой закрытой темы. В принципе нереально для газеты типа «Комсомолки». И я понял, что с Примаковым, а также с Кобаладзе и Самолис невозможное — возможно.

С тех пор не изменяю теме внешней разведки. Статьи, документальные и художественные фильмы, съемка в документальной драме в роли Кима Филби, книги о разведчиках в престижнейшей молодогвардейской серии «ЖЗЛ» убеждают, что не ошибся в выборе. Да, жена, сын, работа, но и нечто свое, сокровенное, заставляющее и в наиболее тяжелые моменты верить и в замечательных людей разведки, и, извините, в себя тоже.

Слово Кобы

Коба — так называют друзья генерал-майора СВР в отставке Юрия Георгиевича Кобаладзе. Он хорошо знал Примакова, был, и не вижу в этом ничего плохого, его любимцем.

Вот небольшие отрывки из рассказа Кобаладзе о Евгении Максимовиче:

— Примаков для меня не просто начальник в течение почти пяти лет. Он и наставник, и друг. Считаю и всегда считал его выдающейся личностью. Теперь