Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

от престола, состоялось иное историческое событие. Министром внутренних дел Хвостовым были утверждены и опубликованы «Руководящие положения по устройству беженцев», закрепившие опыт организации Великого Исхода и оказания помощи миллионам его-участников. Статья 15 данного документа гласила: «Нуждающимся беженцам оказываются, сообразно местным обстоятельствам и имеющейся потребности, следующие виды помощи:…бесплатная, за казенный счет, перевозка по железным дорогам и водным путям…»[1443].

В действительности уже с осени 1914 года вопросы транспортировки выдворяемых не слишком заботили местные власти. Например, 14 (27) октября 1914 года еврейскому населению гмины Гродзиск было приказано покинуть город в течение трех часов, без указания пункта назначения и маршрутов следования. Евреи, всего порядка 4000 человек, брали детей, некоторый запас пищи и выходили на шоссе, по направлению к Варшаве. Эта дорога проходила через соседнюю гмину Блоне, однако тамошний бургомистр пригрозил утопить беженцев и закрыл ее[1444]. Группа была вынуждена двигаться по затопленным лугам. Среди них были 110-летняя старуха и слепой старик, ведомый внучкой.

При этом неимущим беженцам действительно полагался бесплатный проезд по железной дороге по проходным свидетельствам, но сами они порой стоили выдворяемым денег — в Новой Александрии Люблинской губернии за получение документа взимали по 30–50 копеек[1445]. В мае 1915 года приказ по 17-му армейскому корпусу предписывал «гнать евреев в сторону неприятеля»[1446], а градоначальником Слуцка, правда, уже осенью того же года, было строго воспрещено передвижение евреев по дорогам, ведущим на запад[1447].

Реши братья Люмьер дебютировать в России и без малого двадцатью годами позднее, одним из первых кинофильмов в истории могла бы стать драма в жанре «роуд муви». Например, 13 (26) июля 1915 года в Орел из Риги прибыл и стал на путях поезд. 250 евреев, 700 латышей, в некоторых вагонах — больные и роженицы и ни медиков, ни провожатых. «В Риге им заявили, что Комитета там нет. Пусть предупреждают! — бушевал уполномоченный одной из организаций помощи беженцам. — Поезд в Тулу, туда телеграфировали. Ждем партию из Екатеринославля, направление через Уфу, до Пензы даем провожатого…»[1448]. Или — 17 (30) июля через Брянск проследовали 2 беженских эшелона: один — все в тот же Орел, другой — в Черниговскую губернию. Не владевшие русским языком «пассажиры» терялись и опаздывали на поезд, их подсаживали, но наугад, возможно, навсегда разлучая с родными и близкими.

Транспортная сеть функционировала на пределе возможностей. В ней возникали тромбы из составов с беженцами. Бытописатель беженства в годы Первой мировой войны Е. И. Шведер передавал в своих рассказах чувство безнадежности пассажиров одного из сотен подобных эшелонов: «Длинный ряд товарных вагонов отвезли на запасный путь и, казалось, забыли о них. Паровоз уехал, сопровождающие поезд кондуктора ушли, а люди из вагонов разбрелись по откосу, <…> и с тоскливою покорностью ждут, когда, наконец, о них вспомнят»[1449].

Один из многих тысяч беженских поездов

В Могилеве, где на тот момент находилась Ставка, были выгружены несколько эшелонов беженцев-евреев в количество до 6000 человек для дальнейшего следования на левый берег Днепра[1450]. Военное командование не допускало их пребывания на правом берегу, то есть в черте города. Для дальнейшей эвакуации беженцев было собрано множество крестьянских подвод, однако они в течение двух следующих дней бесцельно простаивали на улицах и площадях города. Евреи же, временно разместившись в синагогах и частных квартирах, свободно перемещались по городу и не спешили приступать к погрузке. Вице-губернатор сумел начать ее лишь серьезным ужесточением условий отправки, дав беженцам на сборы не более трех часов. По прошествии нескольких часов ряд подвод уже следовал через мост в заднепровскую часть Могилева, Луполово. При этом в городе остались заложники из числа евреев, позднее ходатайствовавшие об освобождении[1451].

«…Обеспечение врачебною помощью…»[1452]: Проблема здравоохранения в беженской среде стояла весьма остро. Волна беженцев охватила более двадцати губерний, их число уже в 1915 году достигло трехчетырех миллионов. Количество военнопленных составляло еще два миллиона. Вместе с беженцами и военнопленными по стране распространялись эпидемические заболевания. В середине 1915 года они были зарегистрированы в 39 губерниях: брюшной тиф в 107 местах, сыпной — в 43 и возвратный — в 25[1453].

По свидетельству очевидца событий — вероятно, жителя Поневежа Ковенской губернии: «При выселении начальство проявило крайний формализм. Ни тени сочувствия к больным, старикам, женщинам и детям. Выселяли приюты и богадельни. Слепые, калеки, старики с трясущимися руками, старухи с котомками, все вталкивались в вагоны, битком набитые людьми и вещами. Больных уложили на открытые товарные платформы.

К Роменской больнице прибыл один из поездов 8 мая: Левитан Зельман 11 л[ет] — скарлатина в самой тяжелой форме, Мельник Фейга 7 л[ет] — тиф, Фрейман Кися 17 л. — брюшной тиф, Шлиоз Иуда 78 л[ет] — эмфизема легких, Дускин Сара 35 л[ет] — родильница, родила в пути». Причем следует отметить, что в Ромнах до прибытия беженцев не было очагов эпидемий, но уже в первый день их приезда болезни стали расползаться среди местного населения[1454]. В других случаях, как, например, в Курске, полицейские чины запретили снимать с беженского эшелона из Ковно 95-летнего старика и нескольких детей, больных воспалением легких[1455].

Смертность в столь суровых условиях следования неизбежно росла. Скончавшихся беженцев с лета 1915 года было разрешено хоронить в братских могилах в соответствии с правилами, установленными для войск. Однако и эта необходимая с точки зрения этики и санитарии мера соблюдалась не всегда. На подъездах к Гомелю с делавших остановку составов трупы умерших от холеры выбрасывались по ночам на полосу отчуждения. На следующий день же власти вновь размещали эти тела по вагонам с беженцами — тем самым выполнялся приказ хоронить скончавшихся в пути только в местечке Новобелица за Гомелем. Руководству Всероссийских Земского и Городского союзов поступали сообщения о необходимости устройства погребальных костров, организации новых кладбищ и помещений для карантина в окрестностях Гомеля[1456].

Вот как беженцев на путях эвакуации описал военный врач Л. Н. Войтоловский: «Возле Кобрина большая песчаная равнина. На ней осели тысячи беженцев, и под знойным солнцем раскинулся на сыпучих песках огромный город-бивак. И тут же рядом за двое суток вырос почти такой же обширный город мертвых — детское кладбище…»[1457].

Совершивший в конце 1915 года поездку по территории внутренних губерний Российской империи американский историк Томас Уитмор в своем отчете Комитету ее Императорского Высочества Великой княжны Татьяны Николаевны отмечал почти повсеместные антисанитарные условия