Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

жизни беженцев, провоцирующие распространение инфекционных заболеваний. Властями на местах предпринимались ограничительные меры к бесконтрольному перемещению беженских масс. В феврале 1916 года было признано недопустимым отправление беженцев из Минской губернии в Виленскую, Витебскую, Гродненскую, Смоленскую, Волынскую, Подольскую, Херсонскую, Псковскую, Киевскую, Курляндскую и др. ввиду обилия среди них переносчиков холеры[1458]. Тогда же, 24 февраля (8 марта) 1916 года был издан циркуляр московского губернатора о «недопущении переотправки беженцев» в перечисленные регионы «во избежание заноса заразных болезней»[1459]. Между тем государственного вмешательства в решение этого вопроса на должном уровне не происходило. Так, до 1 (14) января 1916 года по инициативе Всероссийских земского и городского союзов в городах было открыто всего лишь 2020 коек для больных беженцев[1460]. В губерниях центральноазиатского региона жизнь и здоровье порядка 80 тысяч беженцев зависели от менее чем ста врачей и фельдшеров, и это — в условиях распространения сыпного тифа и натуральной оспы[1461].

Еще в 1908 году состояние врачебно-санитарной части в России было на Высочайшем уровне названо «безотрадным». Учрежденная тогда же межведомственная комиссия по пересмотру врачебно-санитарного законодательства видела, что из-за неустроенности здравоохранения в империи «каждый русский имеет вдвое более шансов умереть, чем любой англичанин или датчанин». Попытка исправить это удручающее положение дел была инициирована Николаем II. Его резолюция на особом журнале об учреждении вышеупомянутой комиссии гласила: «Согласен. Дело это вести ускоренным ходом». Отчет о работе комиссии под председательством почетного лейб-хирурга Императорского двора академика Г. Е. Рейна подытожил автограф государя: «Внести в Совет Министров. Продолжать вести дело ускоренным ходом». Однако воз, по большому счету, оставался и ныне там. «Смертность населения России, уменьшаясь весьма медленно и непостоянно, ныне все же превосходит приблизительно вдвое смертность в некоторых европейских государствах, а от заразных болезней у нас умирает в 10 раз больше, чем, например, в Норвегии, — констатировалось в ходе заседания Совета министров 20 сентября (3 октября) 1914 года. — Между тем смерть от заразных болезней должна быть рассматриваема, как смерть насильственная, и потому ограждать от нее граждан составляет такую же обязанность Правительства, как от других насильственных деяний». Там же и тогда же признавалось, что реформа здравоохранения назревала еще с 1860-х годов и что объем работы, которую «придется (!) осуществить по оздоровлению России», огромен: от законопроектов об охране чистоты воздуха, воды и почвы до обеспечения доброкачественности продуктов питания и напитков, от юридического регулирования фармацевтики до нормативно-правовой основы борьбы с чумой, оспой, холерой, тифами, сифилисом и проказой… Что отдельному управлению в аппарате МВД или иного министерства не под силу справиться с этим громадьем проблем, и что несмотря на отдельные признаки улучшения обстановки рано радоваться: «По-прежнему, год за годом, нашу родину посещают вспыхивающие то здесь, то там повальные болезни, давно исчезнувшие в государствах Западной Европы; многие русские деревни почти поголовно заражены сифилисом, слепнут от широко распространяющейся трахомы, опустошаются дифтеритом, скарлатиной и тифом. Не говоря уже о неизбежном на этой почве ослаблении хозяйственной мощи страны и понижении качеств ее военнообязанного населения…»[1462]. В итоге одни в Совете предложили оставить вопрос в ведении Министерства внутренних дел, другие высказались за образование Главного управления государственного здравоохранения (ГУГЗ). Эта дилемма была повергнута на Высочайшее «благовоззрение» императора. Как известно, ГУГЗ возникло в России 31 августа (13 сентября) 1916 года — то есть два года спустя, причем два военных года, чтобы просуществовать всего полгода до известных событий, повергших и ту систему социальной защиты населения, что худо-бедно и со скрипом, но действовала.

В Действующей армии отмечался рост венерических заболеваний, в том числе и из-за беспорядочных связей нижних чинов с беженками. Зачастую последних на это толкала нехватка средств к существованию и продовольствия. Как писал земский врач-ветеран Дмитрий Жбанков: «Голодные беженки вынуждены заниматься развратом за кусок хлеба». И этим пользовались не только солдаты русской армии, приобретавшие на передовой свой сексуальный опыт. В тылу владельцы публичных домов зачастую превращали беззащитных беженок в проституток. Как следствие, в одной лишь Киевской губернии за 1915 год количество случаев заражения венерическими инфекциями, которые лечили в госпиталях, выросло более чем в десять раз[1463]. Проблема требовала скорейшего разрешения, однако армейское командование, напротив, использовало ее в качестве одного из оправданий депортаций евреев. Начиная с августа 1914 года в распространении сифилиса обвинялись как врачи-евреи, так и беженки. В представлении генерала Янушкевича Германия посредством их вела чуть ли не биологическую войну, нанося урон русскому офицерскому корпусу[1464]. Конечно, это был вздор. Фронтовики иногда сознательно шли на заражение венерическими заболеваниями, ставшее разновидностью «самострелов». Причем процесс далеко не всегда был приятным и предполагал половой контакт: например, помещение капли гноя в мочеиспускательный канал, во избежание каких-либо попутных хворей, вроде сифилиса кроме гонореи, — каково?!

Ситуация с болезнями ниже пояса не изменилась к лучшему вплоть до конца войны, когда беженцы вовсю возвращались домой. В этой связи показателен экспрессивно составленный приказ по 48-му пехотному Одесскому Императора Александра I полку № 351 от 12 (25) декабря 1916 года — привожу его текст целиком: «С чувством глубокой скорби довожу до сведения всех чинов полка, что после каждой серии отпуска в полк обязательно привозятся сифилис, шанкр и трипер. В одном из моих приказов я уже обращал внимание всех чинов полка на то, что в военное время надо одного бояться, одного страшиться — это женщин. Особенно надо бояться так называемых честных давалок. Каждый дурак мужчина обязательно почему-то думает, что его любят, что обязательно только ему одному дают. Ах, дурак, дурак! Поверь своему командиру полка, что у твоей честной давалки столько же кобелей, то есть, виноват, столько же мужчин, сколько у любой бегающей весною суки. Поверь, что дающая тебе обязательно дает и другому. Всем хорошо известно, что теперь все страшно вздорожало: вздорожал хлеб, мясо, ситец, сукно: ну, словом, все вздорожало, и только женщины подешевели. Почему же это так? Да очень просто: потому, что этот товар ныне на рынке продается только в гнилом, только в испорченном виде.

Братцы, я решительно советую Вам, уж если кому невмоготу, если кому невтерпеж, так лучше подрачи в кулак. Это, во-первых, будет тебе стоить очень дешево, а во-вторых, это будет и безопасно и для тебя, и для других, ибо ты так не захватишь сифилиса. Ведь сифилис это — бич, это тягчайшее наказание и наказание не только для тебя, но и для всех, кто тебя окружает.

Что касается Г[оспод] Офицеров полка, то я вам, Г[оспода] офицеры, решительно рекомендую