Мятежный дом - Ольга Чигиринская

— Максим Ройе? — предположил он. На лице старой ведьмы расцвела улыбка, которой бабушки награждают старательных внуков за хорошие отметки.

— Почти попал. Ройе ни за что не выйдет на авансцену сам. Он предпочтет роль серого кардинала при Северине Огата, потому что после этого переворота его будут бояться и все время ждать, что он еще выкинет. А с Огатой две сложности. Даже три. Для начала, ему портит репутацию его имперская жена, кузина самого Райана Маэды. Затем, глава дома Сога, точнее, регентша при нем, довольно долго была одной из идеологов и лидеров космоходов. Для разворота на 180 градусов Огате и Ройе потребуется время, а Кимера действует уже сейчас. И наконец — личность Огаты… Из человека, которого хватило только на то, чтобы поссориться с матерью и сбежать в бордель к жене, получится жалкий лидер.

— Многих бы и на это не хватило! — парировал Дик.

— Согласно. Но ведь я и не рассматриваю этих «многих» в качестве возможных лидеров оппозиции. Александр Кордо был бы хорош, но на открытое противостояние с отцом и своим другом Шнайдером он не пойдет. Нет, пока что я вижу только один вариант.

— Какой?

— Я сказала, что вижу его, мальчик.

Дик несколько секунд соображал — а потом его опять разобрал смех, неудержимый, как судорога, и столь же малоприятный.

— И… дите… вы… — проикал он, содрогаясь от беззвучного хохота.

— Та-та-та! — старушка чуть подалась назад. — Что это с тобой? Смеешься ты, что ли?

Дик кивнул.

— Ужас. Этим непременно будет нужно заняться. Курить хочешь?

Дик снова кивнул.

— Я курю трубку. Возражений нет?

Получив знак «нет», бабушка Ли достала из рукава маленькую трубочку на длинном мундштуке, набила ее табачной смесью и раскурила. После нескольких затяжек Дик успокоился. Это курево было крепче того, что он обычно себе покупал. Возможно даже, это был настоящий импортный табак — во всяком случае, он обладал непривычным, даже пьянящим ароматом. Дик на мгновение заподозрил, что старуха туда что-то подмешала, но она невозмутимо взяла у него трубку и докурила, после чего выбила и снова начала крошить туда пахучий брикетик.

— Еще какие препятствия для себя ты видишь? — спросила она, не отрываясь от своего занятия.

— Вы часом не забыли, сколько мне лет?

— Во-первых, я не могла забыть то, чего не знаю. По твоему мнению тебе шестнадцать, но возраст тебе проставили на глазок. Тебе может быть и семнадцать, и даже восемнадцать… Во-вторых, юность, извини за банальность — недостаток, проходящий со временем.

— А оно у меня есть, это время?

— Если дело только за этим, я постараюсь тебе его дать. Еще что-то?

— Да я как бы это сказать… имперец. Я ваш враг.

— В последнее время ты вел себя совсем не как враг. Кстати, почему?

— Я не буду вам объяснять.

— Ладно, я не настаиваю. Еще возражения есть?

— Есть. Я никто. Ройе или господин Кордо или этот ваш Кимера — они уважаемые богатые люди. За ними пойдут многие. За мной никто не пойдет, кроме гемов.

— Во-первых, ты ошибаешься. За тобой пойдут. И пойдут именно потому, что ты никто. Мелкие кланы боятся поглощения. Крупные боятся потери контроля, — Аэша Ли докурила и снова выбила трубку. Дик решил, что такое курево нерентабельно: три-четыре хорошие затяжки — и все.

— Так что если на этом твои возражения закончились, я тебе скажу, что они не стоят и капповой шелухи. Если дело только за этим, то ты годишься по всем статьям. Осталось назначить цену.

— Леди Констанс, — Дик сглотнул табачную горечь. — Ее сын. И брат. Вы из переправите на любую из нейтральных планет. И они должны быть в полной безопасности.

— Вот что я тебе скажу, дорогой, — госпожа Ли аккуратно собрала свои курительные принадлежности в кожаный пенальчик и упрятала его обратно в рукав. — Назначать цену и торговаться нужно уметь. Допустим, я бы согласилась — и сделала все как обещала, а через две недели на этой нейтральной планете их бы шлепнули Брюсы? А ведь я могла бы — чисто теоретически — принять твое условие и поступить именно так… И что бы ты делал? Вот что, малыш. Если ты готов драться за них — я передам их в твои руки. Вот это будет честная сделка. И дальше уже поступай как знаешь. Годится?

Дик скверно улыбнулся.

— А когда они окажутся опять в моих руках, — сказал он, — куда мы сможем податься? Где мы спрячемся, если вы нам не поможете?

— Именно, — промурлыкала глава синоби голосом доброй бабушки. — Ты назначил ценой своего сотрудничества как раз то, что сделает его… практически рабством. Я же говорю — нужно уметь назначать цену. Сейчас леди Констанс в полной безопасности, и Брюсы вряд ли получат ее в ближайшее время. Переговоры затягиваются, поскольку, во-первых, синоби их саботируют потихоньку, а во-вторых, Брюс не дурак и прекрасно понимает, что мы хотим его замазать в этом деле — а ему замазываться никак не с руки. Он дал бы очень много, чтобы убийство организовали мы сами, а мы делаем невинные глаза и говорим, что лично у нас нет причин против нее враждовать, а уж как они решат вопрос — нам безразлично. А сами между тем подталкиваем Шнайдера к старому варианту: вернуть ее мужу за выкуп. Нам ведь все равно, какого имперского доминатора шантажировать. Но вот для нее это не вариант, сынок. Потому что Шнайдер и Совет Капитанов согласятся передать ее в руки мужа только на одном условии: чистка памяти. Причем полная, не полировка подлинных воспоминаний вложенными, как у гемов, а необратимая.

— Что это значит? — не понял Дик.

— Ну, как бы тебе понятно объяснить, если я сама не нейротехник… Если представлять себе механизм запоминания в нашем мозгу, то информация у ас записывается так: некоторые клетки как бы цепляются хвостиками друг за друга. Это примитивно, но я сама способна понять нейрофизиологию только на этом уровне. Так вот, мы никогда не можем сказать, какая именно информация содержится в каждой конкретной цепочке клеток, связанных хвостиками. Мы можем сказать только — когда эта связь установилась. С точностью до часа и минуты. Чистка памяти — жестокая процедура, в ходе которой нейрощупы разрывают эти хвостики. Клетки при этом гибнут. Информация исчезает невосстановимо. Чтобы гарантировать себе безопасность, мы должны будем разорвать все, что образовалось в течение последнего года. И риск зацепить при этом нечто важное повышается. Если бы речь шла об информации, записанной в последние два-три часа — такие чистки переносятся безболезненно. Но целый год… Большие омертвевшие участки коры… Она неизбежно забудет многое из того, что не имеет к нам никакого отношения — потому что через эти участки пролегали другие связи… Она может не узнать мужа. Не узнать сына…

— Что же вы предлагаете?

— Протянуть время до того момента, когда нам уже не нужно будет скрывать местонахождение Картаго, — сказала женщина. — И отправить леди Констанс чрезвычайным послом в Империю.

— Это сколько? Пятнадцать лет? Двадцать?

— Уверяю тебя, дитя: даже двадцать лет плена лучше, чем глубинная зачистка памяти.

— Можно подумать, вы пробовали то и другое — и можете сравнивать.

— Можно подумать, могу, — жестко ответила женщина. — Мне в юности довелось пережить глубокое сканирование. Я потом год не могла запомнить, где у меня правая рука, а где левая. А с Моро ты и сам знаком.

— Моро? — удивился Дик.

— Он самый, не прикидывайся. Он после того, как его личность перенесли в клона, вообще спятил. Понимаешь, для этой процедуры мозг хозяина сканируют полностью. Считывают все связи — и при этом разрушают. А при помощи другого наношлема в мозгу клона, детском мозгу, эти связи воссоздают с максимальной точностью. Мы, — женщина усмехнулась, — не можем сказать, что именно записано в каждой конкретной цепочке. Но лишь до тех пор, пока эту цепочку не воспроизвели в другом мозгу. Но, несмотря на все усилия сохранить мозг клона чистым, связи в нем все-таки образуются. Хозяин ведь не хочет получить тело, делающее под себя — он тренирует рефлексы клона. Воспрепятствовать образованию зачатков личности невозможно. И вот на эту зачаточную личность обрушиваются воспоминания человека зрелого. Даже старого… Знаешь, мальчик, бывает так, что человек владеет нужной информацией — но извлечь ее уже никак невозможно. Один раз клану потребовалось узнать, что содержится в мозгу умирающего синоби. Он проник туда, куда должен был и добыл требуемую информацию, но не сумел с ней уйти. Он попал к связному смертельно раненым, и все, что тот мог — считать все связи за последние сорок шесть часов. А потом стали искать добровольца для имплантации этой связи… Вызвалась я. Мне было тринадцать лет.

Она не лгала. Такие глаза не лгут. Или за девяносто лет жизнь можно научиться и так лгать?

— Просто странно, что не использовали гема, — проговорил Дик.