Мятежный дом - Ольга Чигиринская

— Я хочу, чтобы ты поняла одну вещь, Рокс, — Сильвер скрестила руки на груди. — «Когда гемов освободят» — это значит «слишком поздно». Нам на руки в одночасье свалится полтора-два миллиона человек, не умеющих распоряжаться собой. И нас попросту не хватит на них на всех.

— Почему ты не сказала сразу? — вырвалось у Рокс.

— Потому что ты бы не поняла.

Она была права, но Рокс хотелось спорить.

— Я, знаешь ли, далеко не дура!

— Есть понимание, которое приходит только с опытом. Если мы всерьез беремся за это дело — ты должна отдавать себе отчет в том, на что мы идем, а идем мы на прямое нарушение закона. За которое, вроде бы, положена смертная казнь. Дик замечательный мальчик, но не стоит подражать ему там, где его поведение продиктовано заблуждениями и травмой. Он не боится нарушать ваши законы, потому что считает себя смертником. Это порождает в нем совершенно ненужную нам бесшабашность. Мы не можем, очертя голову, кидаться в миссионерство. Наша задача — подготовить как можно больше гемов к самостоятельной жизни в человеческом сообществе, привить им необходимые социальные навыки. Мы неизбежно идем на риск, но это должен быть рассчитанный риск.

— Как только мы произносим «Ты — человек», это уже не риск, а готовое уголовное дело.

— Верно, — Сильвер улыбнулась. — То, что я сейчас проделала с Тин — демонстрация специально для тебя. Сказав «а», нам неизбежно придется проговорить весь алфавит до конца — но совершенно не обязательно с конца начинать, как это делает Дик. Аксиома «Ты — человек» должна быть последним, а не первым пунктом.

— А почему ты не сказала это ему? — помедлив, спросила Рокс.

— Не видела смысла. Во-первых, он недолго пробыл в Лагаше, я бы никак не успела привить ему правильный навык. Во-вторых, это сейчас — стержень его жизни, который нельзя вынимать на этом этапе, милосерднее сразу убить. В-третьих, если у нас начнет получаться, он сам начнет нам подражать…

— А в-четвертых, его все равно скоро убьют, — беспощадно закончила Рокс.

— Не «все равно», — возразила Сильвер. — А как скоро — зависит от него самого и от людей, которые сейчас с ним. Практика показала, что не так-то просто его убить, и она же показала, что Габо и Хельга — люди, на которых можно положиться.

— Вызов от господина Дамона Исия, — сказал автосекретарь.

— Соединить по третьему терминалу, — Рокс пошла в соседнюю комнату, к видеопанели. — Рада видеть вас, господин Исия. По какому вопросу?

— Знакомый вам Данг Сионг, — сказал Исия без предисловий, — опять нуждается в качественной медицинской помощи. В этих ваших экспериментальных медботах или что у вас там.

Судя по картинке, передаваемой терминалом, Исия в настоящий момент вел карт на большой скорости. Поэтому вместо долгих объяснений он просто качнул «глазок» — и в кадр на несколько секунд попал полулежащий на заднем сиденье Данг. «Вернее, то, что от него осталось», — ужаснулась Рокс.

— Он попал под шахтный бот? — спросила она, изображая хладнокровие.

— Он попал под своих разлюбезных хикоси из Корабельного Города, — осклабился Исия.

Рокс не стала спрашивать, почему полицейский везет Данга к ней, а не в городскую больницу или полицейский госпиталь. Услужливый автосекретарь уже запустил поиск по ключевым словам, и шептал ей в левое ухо содержание новостной ленты: в Корабельном Городе идет большая драка между космоходами и планетниками, уже десятки пострадавших отправлены в больницы. Данг может просто не дожить до своей очереди на врачебный осмотр.

— Готовлю боты, — сказала она. — Когда будете?

— Уже вижу ворота вашего замка, — сообщил Исия.

— Идентификация транспорта, — приказала Рокс автосекретарю.

— Полицейский карт модели «усаги», бортовой номер 7895.

— Впустить, — и, прервав связь, Рокс помчалась к лифтам.

Когда она с ботом «Майках» спустилась в медицинский отсек, Данга уже успели раздеть, уложить на стол и просветить сканером. Один медицинский бот — стандартный, имперского производства — уже сидел у него на животе растопырившись, как сверкающий паук. Шприц-хоботок с тихим жужжанием поднимался и опускался, впрыскивая обезболивающие, противошоковые, кровеостанавливающие. «Жальце» вонзилось под диафрагму, откачивая кровь из брюшной полости.

Лицо Данга распухло, правый глаз не открывался, левый был наскоро заклеен пластырем.

— Выскочил от удара, — пояснил Исия.

— Ему нужна полостная операция, — сказала Рокс, глянув на сканер. — Я не смогу ее сделать…

— С вашими ботами у него больше шансов до нее дожить. Быстрее, Рокс. Я должен вернуться, это мой район, эти беспорядки на мне.

— Кто это сделал с ним? — спросила Рокс, распечатывая бота, уже в спину уходящему Исии.

— Его семья! — бросил тот на ходу.

Дикая драка в Корабельном городе началась из-за того, что Данг решил проведать свою семью, то есть даже не всю семью, а именно мачеху Ван-Юнь, которая недавно родила. Он потратился на подарок, даже на живые цветы — недешевое удовольствие, но Данг жил в казармах и питался за казенный счет, так что у него образовались свободные деньги. Хорошенько почистил форму — единственный свой выходной костюм в настоящий момент — и, упав на хвост двоим приятелям-патрульным, ехавшим в Корабельный город картом, поднялся в ту секцию под силовым куполом, которую привык считать хоть каким-то, но домом.

Патрульные высадили его перед откинутой аппарелью «Фэнхуана», он вошел в шлюзовой отсек корабля — и там его встретили мать и Ван-Юнь, у обеих синяки на лицах.

Оказалось, Данг Ла, отец Данга, в очередной раз вернулся домой после безуспешных поисков работы в Лагаше — а работу он там искал преимущественно по барам. Утешения от молодой жены, недавно родившей, получить не мог, утешение от старой было приправлено нареканиями на бесталанность и пьянство, так что обеим женам вскоре стало попадать.

Данг, узнав об этом, просто взбесился. А поскольку он был приверженцем учения Ван Янмина о «единстве мысли и действия», причем понимал это учение так, что когда возникает порыв к некоему действию — то нужно поддаваться ему, не тратя времени на раздумья — реакция последовала немедленно. Он выволок отца, изрядно ослабевшего от пьянок, на аппарель, чтобы не беспокоить мать и мачеху неприятным зрелищем, и принялся его бить и возить мордой в песке, по ходу экзекуции разъясняя, что если он еще раз увидит следы побоев на матери или Ван-Юнь, то ближайшую неделю отец проведет в «обезьяннике» участка.

Может быть, эта экзекуция и возымела бы какое-то благотворное воздействие на Данг Ла, если бы ее удалось довести до конца — но десяток безработных хикоси, увидев, как полицейский — а значит, по определению, планетник — волтузит их собрата, бросился на помощь. Данг оказался в меньшинстве, и бить принялись уже его.

Патрульный карт, высадив Данга, не успел отъехать далеко, да и боевые морлоки, что патрулировали сектор пешими, тоже скоро подоспели к месту действия. Данга удалось вытащить из-под ног разъяренных «корабельщиков» и укрыть в карте. Но убраться из Корабельного города патрульные не смогли — кто-то повредил ходовую часть. Услышав, что планетники и морлоки бьют хикоси, народ повалил со всех концов Корабельного Города, вооруженный кто чем. Полиция вызвала подкрепление. Двое боевых морлоков погибли, карт изуродовали до неузнаваемости и почти добрались до запершихся внутри полицейских и Данга, когда прибыло подкрепление на тяжелом глайдере для наземных операций, и погнало толпу направленными СВЧ-ударами. Случилась давка, в которой затоптали несколько человек, хикоси разбежались по кораблям, подняли аппарели, задраили люки и включили защиту — а на некоторых кораблях ведь было вооружение средней тяжести, причем кое у кого оставался и боезапас.

Так семейная ссора переросла в городской бунт с объявлением военного положения по Корабельному городу и прилегающим секторам.

На Шнайдера это известие свалилось как раз во время заседания Совета Кланов по делу Северина Огаты.

Бет ждала заседания с нетерпением: в зависимости от исхода дела к ней в свиту попал или не попал бы юный Анибале Огата, который сам по себе, вообще говоря, не очень ее интересовал — но был все-таки лучше, чем Элинор с ее высокомерием, а главное, самое главное — видел Дика и говорил с ним!

Бет видела его из своей ложи — немного сутулый, очень высокий юноша, светлей и выше сидящего рядом отца, с двумя белым прядями в черных кудрях. Он следил за своим лицом, но не за руками — и было видно, как он волнуется.

Северин Огата сидел, слегка развалясь и вытянув ноги. Бет слышала, что у него протезы — и что он мог бы заказать клона или хотя бы протезы повыше классом, но не стал… Она видела статую Бона, сработанную Огатой. Она догадывалась, сколько в этом человеке горечи.