Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

сапог и от одежды исходил парок. Спасались горячим чаем, плеснув в него водки.

Павел достал томик «Мёртвых душ» и принялся читать вслух. Вокруг тесно набились матросы и солдаты. Попыхивали носогрейками и внимательно слушали о похождениях Чичикова.

– Ох и надымили, мать твою! – ввалился в землянку пластун.

– Да, тихо, ты, дядя! – зашикали на него солдаты. – Тут самое интересное.

– У меня ещё интересней, – возразил пластун. – Я к благородию. Дело имеется.

– Ко мне? – прервал чтение Павел.

– Так точно! Вы же по англицки кумекаете?

– Да.

– Вот, у меня до вас дело. Эй, бедовые, захоть! – позвал он кого-то снаружи. – Проходите, не стесняйся.

В землянку заглянул, а потом неуверенно вошёл человек в красном мундире и высокой медвежьей шапке. Он весь дрожал от холода. Лицо с пышными седыми усами посинело. Из-под густых нависших бровей настороженно смотрели тёмные глаза. За спиной короткое ружье. На боку тесак. Следом в блиндаж пробрались трое смуглых алжирца в длинных грязных бурнусах, в чалмах. Вместо обуви ноги замотаны тряпками. Они стучали зубами и прятали руки в подмышках.

– Глянь-ка, дядя дружков привёл, – усмехнулись матросы. – Вот так товарищи у тебя. На чаёк пригласил?

– Да какой они мне товарищи! – обиделся пластун. – Я к ихним окопом подполз, а этот, – он указал на англичанина, – сам выходит и идёт в мою сторону. Я ему «стой! – говорю, – сейчас брюхо тебе проткну!» А он лопочет что-то радостное и улыбается. И показывает мне, мол, пошли к вашим. А за ним эти чучелы в тряпках. Голосят что-то жалобное. Да вы гляньте на них: трясутся, как цуцики, аж сердце кровью обливается. Вот, я их и привёл.

– А ружьишко у англичанина что не отнял? – спросил Павел.

– Да он сам все отдаст. Видали, как его колотит. На руки взгляните. Он тесак-то не удержит. Не по нраву наши морозы. Проходи, бедолаги. Вон, с благородием побеседуй.

– Ваше звание и полк? – спросил Павел у англичанина.

– Сержант Колдстримского гвардейского пехотного полка, – еле разжимая челюсти, выговорил англичанин.

– Вы решили сдаться?

– Так точно!

– Тогда прошу отдать мне ваше оружие. Я отведу вас к командиру линии.

Гвардеец послушно снял с плеча ружье, отстегнул тесак и патронную сумку, все это передал пластуну.

– А вы кто? – спросил по-турецки у алжирцев.

Они тут же стали жаловаться, что их, алжирцев, за людей не считают, заставляют делать самую грязную и тяжёлую работу, спать не дают. Они голодают, мёрзнут. От болезни в их батальоне чуть ли не половина умерло. Хоронить не успевают….

Генерал Асланович даже не удивился, когда Павел доложил ему о перебежчиках.

– Восьмая партия за эту ночь, – сказал он. – Однако из гвардейцев её величества – первый.

Генерал приказал дать англичанину горячего чая, а алжирцам подобрать хоть какую-нибудь обувку. Гвардеец обхватил обеими ладонями железную кружку и стал жадно пить, обжигая губы.

– Где вы до этого воевали? – спросил генерал. – Вижу у вас ордена.

– В Индии, сэр, – ответил сержант.

– Понятно. И каково положение в вашем лагере?

– Армия пала духом. Многие старшие офицеры собираются обратно в Англию. Храбрые войска, с которыми генерал Каткарт совершил в Индии множество громких побед, теперь брошены на произвол судьбы. Гвардейцев, обученных бесстрашно наступать, заставляют рыть окопы. Совсем замучили каждодневной изнурительной работой. А ночью даже негде согреться. Есть нечего. Поваров нет. Выдают каждому по куску мяса, бисквит, немного капусты – и готовь сам, как хочешь. А где взять дрова?

– И вы решили перейти к нам?

– Многие сержанты хотят поступить так же. Я честно служил королеве. Я десять лет проливал свою кровь за Великобританию. А теперь на меня офицеры смотрят, как на шелудивую собаку. Говорят, сам виноват, коль не знаешь, как согреться и что поесть….

Он поставил пустую кружку на стол, со злостью сорвал с себя эполеты, бросил их под ноги и вдруг расплакался.

– Полно вам, – недовольно попросил Асланович. – Могу понять ваше отчаянье, но слезы – лишнее. Война для вас окончена.

Сержант натужено вздохнул и спросил:

– А могу ли я остаться в России? Мне позволят жениться?

Генерал слегка оторопел от такого вопроса.

– Конечно, можете. Никто вам не запретит остаться и даже жениться…. Но вы, так же, вправе после окончания войны вернуться на родину. Почему в Англии не хотите обзавестись семьёй?

– В Англию я не вернусь, – неистово замотал он головой. – В Англии без того на солдат смотрят, как на людей второго сорта, так ещё эта война…. От нас, от гвардии ждали громких побед, а мы так опозорились! Гвардия высаживается на вражеский берег и стремительно атакует. Она несёт победу на своих знамёнах. А мы мёрзнем в окопах, погибаем не от пуль, а от холеры и лихорадки. Кто же будет гордиться такой гвардией? И родных у меня никого не осталось. Я вернусь, и никому не буду нужным. Умру в нищете, всеми забытый….

– Как знаете, – пожал плечами Асланович. – Россия большая, хлебосольная, – всем место найдётся.

Пленного готовы были увести, но Павел остановил его.

– Простите, у вас есть знакомые офицеры из лёгкой кавалерийской бригады?

– Вы имеете в виду, те жалкие остатки после Балаклавы? Были, – ответил пленный. – Многие погибли, многие вернулась в Англию.

– Вы случайно не знали Артура Хоупа?

– Знал. Прекрасный был человек.

– Был?

– Он умер от горячки недели две назад.

***

Под утро в одном из слуховых рукавов, сапёр услышал работу французских минёров. Капитан Мельников с Тотлебеным сами полезли в галерею. Определили, где заложить заряд.

– Всем покинуть мины, – приказал Тотлебен. – Взрыв будет сильным. Обратился с упрёком к Мельникову: – Чуть не проворонили французов, Александр Васильевич. Почти вплотную подобрались.

– Сейчас исправим! – пообещал невозмутимо капитан.

Тотлебен с офицерами взошли на банкету.

– Вон там, – указал Мельников место предполагаемого взрыва. – Как раз под вражеской миной заряд заложили.

– Что ж, командуйте, – разрешил Тотлебен.

Поручик Процецко замкнул гальваническую батарею. Земля вздрогнула. В двадцати саженях впереди рва с рёвом взлетела туча земли. Место окутало облако чёрного дыма. Офицеры пригнулись, спрятавшись за бруствер. Их осыпало градом камней. Как только пыль улеглась, Тотлебен с Мельниковым вновь выглянули из-за бруствера.

– Угадали? – спросил Тотлебен.

– Так, глядите, вон, лежат.

У края воронки виднелось три тела, изуродованных взрывом. Белые рваные рубахи трепал ветер.

– Уррра! – закричали минёры.

– Упокой, Господи, – перекрестился Тотлебен.

– По местам! – скомандовал Мельников. – Проверить разрушения.

– А где поручик Громов? – вдруг встрепенулся Павел, не заметив среди сапёров молодого офицера, только вчера прибывшего в Севастополь.

– Он в слуховом рукаве был, когда фугас закладывали, – вспомнил Процецко.

Павел бросился в колодец. За ним ещё двое солдат. Галерея была заполнена удушливым дымом. Солдаты пытались зажечь