Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

засидевшиеся без дела, и кинулись к огромной чугунной пушке. – Чем заряжать, ваше благородие бонбой или картечью?

– Давай бомбой на стропке.

– А бить куда?

– Вон, на верхнюю шестипушечную. Оттуда по нам палят, супостаты.

Орудие бабахнуло, подпрыгнув, извергая клубы горячего дыма. Уши заложило. Бомба со звёздочкой-фитилём полетела к вражеской батареи шипя и урча.

– Прямо в амбразур! – радостно закричал сигнальщик. – Один глазок ей закрыли.

– Ну, теперь – держись! – предупредил лейтенант. – Сейчас нам ответную посылочку пришлют, и не одну!

Вдруг перед пятым бастионом все озарилось от выстрелов и разрывов. Прозвучала команда «К орудиям!» Егеря с банкетов открыли стрельбу. Тут же всё заглушил гром орудий. Павел бросился к лейтенанту Костомарову.

– Что там?

– С пятого вылазку сделали. Поддержать надо.

Ядро пролетело у них над головой, сбило троих артиллеристов и ускакало в ров.

– К шестому орудию! – крикнул лейтенант.

Из резерва уже бежали солдаты.

Вдруг канонада внезапно стихла.

– Амба! – сказал Костомаров и потянулся за новой папироской. – Поспать надо. Теперь до рассвета тишь, да гладь.

***

Под утро Павла сменили. Он отвёл ночную смену сапёров в город. Сам поспешил на квартиру, скорее лечь и поспать. Комната оказалась пуста. Юрия не было. Пока Павел пил чай, пришёл Константинов усталый, грязный и продрогший.

– Проклятье! – бурчал он. – Нас учили ходить в атаки, а мы занимаемся земляными работами. Сил моих нет! Уж лучше под пулями в бою умирать, чем по колено в грязи от случайного осколка. Представляете, двадцать человек из роты сегодня побило. Обидно!

– Вы Юрия не встречали? – спросил Павел. – Странно, но ему только в это утро заступать.

– Я видел его на пятом. Сегодня вылазка была. Юрий в охотники напросился, – ответил Константинов, стаскивая с ног промокшие сапоги.

Павлу стало тревожно. Сонливость – как рукой сняло. Он что-то почувствовал недоброе. Как-то тоскливо стало на душе. Вышел на улицу и быстро зашагал к домику командира батареи, куда недавно приводил Юрия. Снежинки кружились в воздухе. Ветра почти не было. Воздух казался чистым, без примеси гари. Во дворе домика, рядом с казённым ящиком Павел увидел розовый гроб. В таких гробах обычно хоронили офицеров. Все внутри сжалось, когда он заметил в гробу человека. Знакомое лицо. Это был Юрий. Бледный, как снег. Выражение безмятежное. Черты его несколько заострились, отчего он казался ещё моложе, – мальчику не дашь больше четырнадцати. Снежинки падали на лицо и не таяли.

К горлу подступил ком. Глаза заволокло пеленой.

– Ах, это вы, Кречен, – печально сказал подполковник, выходя из домика. – Вот, так произошло….

***

Павел выпил водки. Немного отошёл.

– Представляете, вылазку готовили с пятого. Хотели новую батарею английскую разрушить, да пушки загвоздить, – рассказывал штабс-капитан. – Юрий сказал, что хочет участвовать. Потребовал у меня ершей. Я отказал ему, сославшись на его молодость и неопытность. Тогда Юрий отправился к подполковнику и настойчиво просил пустить его в дело. Командир тоже отказал. Тогда он пригрозил, что намерен идти к генералу Васильчикову.

– Ну, а я что? – развёл руками подполковник. – Разрешил. Мой грех.

– Орудие он заклепал, – продолжил штабс-капитан. – Там его и нашли, на лафете. Храбрый был. Первым взошёл на вражескую батарею.

***

Гроб поставили на фурштатскую телегу и повезли к пристани. Юрия провожали офицеры бригады, кто был свободен от службы. Несколько музыкантов с медными трубами затянули траурный марш. Когда процессия проходила перекрёсток, с соседней улицей, марш перебила полька, задорно исполненная на рояле. А чуть дальше зазвучала мазурка из ресторана. Павлу на миг всё вокруг показалось каким-то не настоящим, абсурдным. Дурной сон. Он не на войне, и Юрия не убили. Надо проснуться. Но который месяц этот сон его никак не отпускал. У пристани ждала шлюпка с полковым священником. Гроб перенесли, поставили на дно шлюпки. Харон взялся за весло и направился по Стиксу к другому берегу. Офицеры сели в другую лодку.

На Северной уже стояло несколько розовых гробов и одни, обтянутый чёрным бархатом.

– Полковника хоронят, – доложил часовой, указывая на чёрный гроб.

Тут же к пристани подошёл баркас, полный солдатских тел. Подъехали татарские мажары. Каторжники стали переносить тела с баркаса на повозки. Некоторых солдат товарищи заботливо одели в свежее белье, другие – окровавленные, почерневшие. Были тела или остатки тел, наглухо зашитые в шинели, как в мешки. Иногда попадались синие французские мундиры и красные штаны. Хоронили всех вместе.

Мажары гуськом двинулись к Северному кладбищу. Подъехали телеги, на которые поставили офицерские гробы. Впереди шествовал священник с хоругвей. Офицеры шагали возле телег. За черным гробом пристроились две пожилые дамы в траурных нарядах. У самого кладбища процессию встретил дежурный генерал в сюртуке и с эполетами. С ним генерал-гевальдигер в парадном мундире и жандармский капитан с отделением почётного караула. Они пришли проститься с полковником.

Священник прочитал молитву. Гробы опустили в ямы. Почётный караул дал залп из ружей. Каторжники взялись за лопаты. Павел ещё постоя немного, бездумно наблюдая, как розовый гроб с телом Юрия постепенно исчезает под набрасываемой землёй. Прочитал молитву про себя, мысленно простился с Юрием, перекрестился и пошёл прочь.

На обратном пути увидел несколько больших ям. На дно укладывали тела солдат. Тут же рядом бугры из жёлто-грязной земли, на которых камнями были выложены кресты. Возле одного из таких бугров собрались матросы. Расстелили на земле кусок полотна, поставили на него горшочек с кутьёй. По чаркам разлили водку. Матросы стояли с обнажёнными головами и молились. Арестанты, закончив с очередным холмиком, оставили лопаты и присоединились к матросам.

За кладбищем, под горой стояли две большие палатки, наполненные пустыми гробами. Павел остановился и с ужасом поглядел на штабеля розовых ящиков. Неужели и ему вскоре предстоит быть положенным в такую вот радостную шкатулку? Может, этот, особенно яркий, предопределён для него? К нему тут же пристал бородатый мужик в крестьянской рубахе, подпоясанной верёвкой.

– Не желаете посмотреть? – вежливо спросил он. – Можем тканью обить. Бархат есть синий, чёрный. Или просто – сукном. Подушки есть. Кисея разных цветов.

– Нет, спасибо. Пока не требуется, – деревянным голосом ответил Павел и зашагал дальше, стараясь выбросить из головы все дурные мысли о смерти.

***

Ночью мороз ударил особенно сильный. Воздух сделался, как будто прозрачный. Каждую звёздочку можно было различить на небе. Иногда ледяной ветер налетал с моря, так, что пробирал до костей. Пластуны отправились в секреты. Где-то раздобыли овчинные тулупы. Им на мороз наплевать. Могут неподвижно часами лежать на мёрзлой земле. Часовые поверх шинелей накинули странное одеяние, сшитое из мешков – все теплее, и ветер не так продувает. В блиндаже самодельная печка раскалилась докрасна. От