Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - Артем Юрьевич Рудницкий

мутной воде. «Но не вышло, “Мюнхен” обломал весь хитрый план. В следующем году объектом давления стали сами англо-французы, которых в августе 39-го тов. Сталин “кинул” с легкостью и проворством профессионального шулера»{119}.

На самом деле все ведущие европейские державы были не прочь подставить друг другу ножку, преследуя собственные интересы. Национальный эгоизм торжествовал, и если полагать, что Сталин подталкивал к конфликту западные демократии и нацистов, то с таким же успехом можно говорить, что западные демократии мечтали о столкновении двух тоталитарных режимов. У Гитлера был свой подход: одно за другим устранять препятствия на пути германской экспансии, заключая с этой целью временные соглашения то с одним участником сложной международной игры, то с другим.

Сталин ставил перед собой несколько взаимосвязанных задач. Конечно, предотвратить экспансию Германии на восток. Добиться этого можно было совместно с Великобританией и Францией и такими «малыми» странами, как Польша, Чехословакия и Румыния – политическими, договорно-правовыми либо силовыми методами. Тем самым СССР обеспечивалось широкое европейское и мировое признание как великой державы, восстанавливался статус Российской империи, утраченный после 1917 года. Если же англичане и французы станут увиливать от такого конструктивного взаимодействия, то у Сталина оставался запасной вариант – сближение с Германией, с той же целью.

Это явилось одной из причин осторожного и взвешенного подхода Советского Союза в период чехословацкого кризиса лета-осени 1938 года. Москва была готова защищать Прагу, но не любой ценой. Когда выяснилось, что это придется делать в одиночку, советское руководство воздержалось от конфронтации с нацистским рейхом.

Начнем с того, что в случае чехословацко-германского военного конфликта сухопутные силы Красной армии могли прийти на помощь Праге только через территорию Польши или Румынии. Общей границы у двух стран не было, но ни Варшава, ни Бухарест не собирались открывать коридор для советских воинских частей. Там прекрасно сознавали, что последствия такого шага могли стать непредсказуемыми. Нетрудно было предположить, что присутствие РККА на польской или румынской земле воспламенит трудящиеся массы и выльется в социально-политические волнения, в свержение «власти буржуазии и помещиков». Советский Союз длительное время действовал по принципу «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем», у него имелся богатый опыт подрывной деятельности за рубежом.

Предоставление коридоров для Красной армии могло произойти лишь под давлением Англии и Франции, являвшихся гарантами безопасности Польши. Если бы на это согласилась Варшава, то согласился бы и Бухарест, с учетом существовавшего с 1921 года польско-румынского союза. Но 11 августа Варшава поставила Берлин в известность, что ничего подобного делать не собирается, принимая во внимание, во-первых, традиционно враждебные отношения с СССР, а во-вторых, ее собственное желание поучаствовать в разделе Чехословакии. Ни Лондон, ни Париж не хотели оказывать давление на поляков, у них были другие планы.

Заметим, что даже если бы румыны и поляки, скажем, в силу какого-либо временного умопомрачения согласились пропустить «красных», то не факт, что в Москве воспользовались бы такой возможностью. Для этого требовалась общая договоренность, скрепленная англичанами и французами. Опция почти невероятная, это в Кремле прекрасно понимали. А в реальности пришлось бы бросать перчатку Германии без серьезной международной поддержки и в итоге противостоять объединенному западному фронту.

Реализация еще более фантастического сценария – с боем прорываться через польскую или румынскую границу – окончательно похоронила бы планы Сталина на признание великодержавного статуса СССР и его лично как одного из самых влиятельных государственных деятелей в мире. Перспектива в компании с маленькой Чехословакией противоборствовать крупнейшим европейским державам не прельщала. С большой долей вероятности это означало бы большую войну, в которой «один в поле не воин».

Того же опасались чехословаки, надеявшиеся на советскую поддержку, но не рисковавшие заявить о своем желании вслух, чтобы окончательно не рассориться с Парижем и Лондоном. Поэтому просьбы руководства республики передавались на рабочем уровне, через советского полпреда в Праге Сергея Александровского и чехословацкого посла в Москве Зденека Фирлингера. Они не облекались в официальную форму, столь важную для дипломатии и межгосударственных отношений. 23 сентября 1938 года, выступая на заседании Лиги Наций, Литвинов признал, что «чехословацкое правительство не ставило вопроса о нашей помощи независимо от французской, и не только по формальным, но и по практическим соображениям»{120}.

За полгода до этого, 16 марта, в интервью американским журналистам Литвинов сказал, что Советский Союз в случае нападения на Чехословакию выполнит свои союзнические обязательства перед этим государством. Когда американцы, хорошо зная об отсутствии между двумя странами общей границы, спросили, как СССР может оказать помощь, Литвинов ответил, что «уж какой-нибудь коридор найдется»{121}. Каким образом, не уточнялось – ни до, ни после Мюнхена.

Эта цитата часто приводится в подтверждение решимости советского правительства биться за чехословаков при любых обстоятельствах, что на самом деле не соответствовало реальности. Не будем забывать, что Литвинов говорил в марте, когда надежды на то, что удастся уломать французов, поляков или румын еще окончательно не угасли. А спустя пять-шесть месяцев уже не подлежало сомнению, что на Францию рассчитывать не приходится и «проложить коридоры» не удастся. Единственный вариант военной поддержки Чехословакии против гитлеровской агрессии, при условии, конечно, соответствующей просьбы Праги, заключался в помощи с воздуха, то есть посредством военной авиации.

Теоретически такое было возможно. Если советские летчики сражались в небе Китая и Испании, то тем более могли это сделать в Чехословакии, географически менее удаленной от СССР. Правда, имелся в нюанс: авиационные поставки в Испанию и Китай не приходилось осуществлять через территорию или воздушное пространство третьей страны, а в случае с Чехословакией их было необходимо согласовывать с Румынией (о враждебно настроенной Польше речь не могла идти по определению). Впрочем, прецедент имелся. Весной и летом 1938 года через румынское воздушное пространство перегонялись скоростные бомбардировщики СБ-2, которые закупала Прага (было закуплено 60 машин), рассчитывавшая наладить их лицензионное производство на заводах «Шкода».

Идея воздушной помощи со стороны СССР была в Чехословакии весьма популярна. Люди верили в мощь советских ВВС. В кинотеатрах при полных залах шел фильм «Родина зовет»{122}, в котором отпор агрессору давали «сталинские соколы». Возникало ощущение, что стоит лишь разместить на чехословацких аэродромах советские бомбардировщики и истребители, как Германия откажется от своих агрессивных планов. Александровский докладывал в центр об огромных надеждах в обществе на то, что СССР будет защищать Чехословакию и «при малейшей попытке напасть на Чехословакию Германия будет уничтожена Красной армией и ее авиацией»{123}.

Дело было за малым: оборудовать аэродромы, обеспечить их прикрытие средствами ПВО, наладить работу инженерно-технических служб. Чехословаки готовы были спешно заняться этим, а вот Москва… формально соглашалась, а на практике тормозила процесс.

В конце августа в советской столице находился командующий чехословацкими военно-воздушными силами генерал Ярослав Файфр. В советском академическом издании «История Второй мировой войны» утверждалось, что совместно с советским военным руководством Файфр разработал стратегический план, предполагавший направление в Чехословакию 700 истребителей{124}. И далее: «Свое обязательство Советское правительство готово было реализовать независимо от позиции Франции,