В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Постойте, товарищи! — вскочил старший лейтенант. — Время обеда, а у нас такой обычай: не отпускать гостя в дорогу, не накормив его. И если хотите, мы покажем вам наш лагерь — нам нечего прятать от друзей. Правда, здесь тыловое подразделение, но, если вы пожелаете побывать в боевом, вас всюду примут с уважением.
Гости замялись, офицер украдкой мигнул смущенному юноше, тот робко сказал:
— Нельзя обижать хозяев, ата,
— Мы останемся.
— Сержант! — позвал офицер. — Организуй-ка застолье! Сам тоже с нами пообедаешь, да Магмедова кликни.
— Все будет на уровне, товарищ старший лейтенант. — Исчезая, сержант весело показал Азису большой палец, парень улыбнулся.
— Он тоже таджик? — спросил одноглазый.
— Нет, он русский.
— Русский? Но ты его начальник!
Офицер рассмеялся:
— У нас командир части — украинец, его заместитель — грузин, начальник штаба — русский, а в части, наверное, все сто национальностей собраны. У нас не делают разницы между людьми по их национальности или вере.
— После Апреля у нас тоже люди объявлены равными, даже женщины, но на деле это не так.
— Будет и на деле. Для того и делаются революции.
Офицер нашел по радио негромкую музыку, родную диким горам и пустыням, похожую на плач ветра и мерный шаг караванов. Горцы молча слушали. Солдаты внесли дымящиеся бачки и большой поднос хлеба. Старший лейтенант указал на высокого чернобрового парня:
— Знакомьтесь, это Курбан Магмедов, он азербайджанец. Вы можете говорить с ним — наши языки сходны. И знайте, товарищи афганцы, вы попали в гости к хлебопекам, так что, если не хотите нас обидеть, непременно должны отведать нашего хлеба, первого, который мы испекли на вашей земле по русскому обычаю...
Старший лейтенант умолк, вдруг приметив, с каким вниманием горцы рассматривают белые буханки с рыжей, масляно блестящей корочкой, ноздреватые теплые ломти, издающие сладостный могучий аромат, каким отличается лишь деревенский хлеб да еще тот, что выпекается в полевых армейских печах.
Магмедов, разливая борщ в алюминиевые миски, деликатно сказал:
— Вот борщ у нас сегодня жирноват: откормленный барашек попался.
— Не знаю, как у вас, на Кавказе, — отозвался старший лейтенант, — у нас, в Средней Азии, жирных барашков предпочитают худым. А у вас, товарищи афганцы?
— Хорошее мясо — жирное мясо, — степенно кивнул старик.
Ели гости не спеша, с достоинством, не теряя ни капли и ни крошки. Потом старик вдруг отложил ложку, держа на ладони недоеденный ломоть, тихо заговорил:
— Шел к вам и себе не верил — так хлебом пахло. С самой осени траву с мукой мешаем, и все больше травы, все меньше муки. Стал забывать, как чистый хлеб пахнет. У меня семья немалая, осталось на всех немного кукурузы и проса. У других не лучше. Как до лета жить — не знаю.
Магмедов перевел, солдаты отложили ложки, внимательно всмотрелись в гостей, словно теперь лишь заметили их аскетические лица, ранние морщинки у глаз парня, который только при первом взгляде показался им мальчишкой.
— У них что, неурожай был? — спросил сержант.
Старик, выслушав вопрос, отрицательно покачал головой:
— Урожай был неплохой. И земли стало больше. Раньше моя семья арендовала три джериба[5]. После Апреля у меня стало двенадцать джерибов... Но большую часть урожая все равно пришлось отдать помещику за долги.
Солдаты возмущенно загудели.
— Они удивляются, ата, — пояснил старший лейтенант, — почему помещик взял ваш урожай. Ведь шестой декрет Апрельской революции освободил дехкан от всех долгов помещикам и ростовщикам, а восьмой — передал землю в их полную собственность.
Старик кивнул:
— Вы знаете декреты Апрельской революции, значит, наши дела вам не чужие. Но хлеб помещик все же отобрал.
— Но есть же закон, власть!
— Э, сынок, не так просто с новыми законами. Столица далеко, да там, видно, не до нас было. А помещик близко. После Апреля наш Кара-хан был тихим лишь два месяца. Потом его люди стали напоминать дехканам, кто и сколько обязан платить по старым счетам и по новым.
— Даже и по новым?!
— Да, он считает, что землю, отнятую у него апрельским декретом, он как бы передал нам в аренду.
— И вы платите?
— Некоторые сначала не хотели. Потом один сорвался в ущелье, другого избили неизвестные люди — еле выжил. У третьего подохли все овцы. Говорят, аллах наказал этих людей за то, что нарушили древний закон племени, отказались от господина, который когда-то выручал их в трудные дни.
— Но вы-то понимаете, что тут не рука аллаха поработала?
— Кто знает? Свидетелей нет. И тех, кто противился Кара-хану, тоже нет. Его однажды арестовали жандармы, но скоро выпустили.
— Веселенькие у них тут дела, товарищ старший лейтенант, — покачал головой один из солдат. — Спросите их про этого «хана» — он что, до сих пор тут хозяйничает?
Старик ответил:
— Кара-хан ушел в горы, но он близко, всегда может вернуться.
Горячо, сбивчиво заговорил молодой горец:
— У нас теперь две власти. Главная — это Кара-хан со своими душманами. — Одноглазый толкнул парня в бок, но тот не остановился: — У него несколько сот душманов в горах, а в каждом ауле и даже в Кандагаре — свои глаза и уши: друзья, подкупленные или запуганные люди. Люди боятся его больше, чем самого шайтана, за всякое неповиновение он наказывает смертью. — Юноша тревожно, видно по привычке, оглянулся. — Его называют оборотнем, потому что он всегда неожиданно появляется и пропадает. Говорят, по ту сторону границы у него сильные друзья — иначе откуда бы его душманы взяли автоматы, пулеметы и гранаты?.. Не толкай меня, Сулейман. Я бы не сказал этого даже в жандармском участке, хотя там не хуже меня знают, кто такой Кара-хан, — ведь его племянник и командует жандармами. А здесь меня не выдадут Кара-хану.
Офицер положил руку на плечо юноши:
— Спасибо, Азис. Кара-хану мы тебя действительно не выдадим. Если вы все так смело заговорите в открытую да возьметесь защищать свою землю, свои дома и свои права, душманы забудут дорогу в ваш край. Вы слышали митинг в Кабуле. Народ, который так заговорил, сумеет защитить свою революцию. Вот тебе за смелость.
