Полукровки - Стивен Грэм Джонс

что уж говорить о целой корове, хозяева ранчо придут задавать вопросы, а мы же новые временные жильцы, голодные, и в подполе у нас спрятаны крупные кости.

Правда, теленок – это же блаженство.

Даррен встал, начал стягивать с себя одежду. Что поделать, если твоя сестра не может наворовать достаточно мелочи на новые штаны. Пинком распахнул заднюю дверь и пустил горячую струю мочи по дуге в ночь.

– Насколько тебе надо повзрослеть, чтобы перестать доставлять неприятности? – спросил я, делая вид, что смотрю новости по телику. Делая вид, что это мелочь. Просто так, разговор.

Даррен запрокинул голову и покатал по плечам, что-то там треснуло и щелкнуло неестественно громко.

Внутри он уже начал превращаться.

– Оно того стоит, – сказал он, затем захлопнул дверь, чтобы раздвинуть непроницаемые шторы и выглянуть наружу – проверить, не прячется ли кто за LeSabre. Прежде чем выйти, он обернулся ко мне и сказал: – Запрешь?

Потому что у меня не было острых зубов и острого слуха. Потому что я не мог себя защитить.

И он ушел.

Я каждый раз бросался к заднему окну, пытаясь увидеть его наполовину человеком, наполовину волком, но заметил лишь тень, скользнувшую по ржавому тусклому серебру пропановой цистерны.

Вместо кетчупа я купил целый хот-дог возле маленького чертова колеса на углу заправки. Я показал на тот, который хотел. Старик посмотрел на меня и спросил, уверен ли я.

Он поступал так каждый вечер, словно пытался отвлечь меня от, вероятно, самого заветренного хот-дога в контейнере.

Я попросил другой, затем другой, и в конце концов я уже не знал, получил ли я самый старый хот-дог или только что приготовленный.

Я не должен был выходить самостоятельно, не предупредив Даррена или хотя бы не оставив записки – это уж он прочел бы, – но тут не должно было быть никаких случайных полицейских. Либби ведь была верфольфом, верно? Не наседкой.

Я сидел на дальнем конце льдогенератора, наслаждаясь хот-догом. Я взял все добавки, какие только были на заправке, кроме горчицы, и даже некоторые в двойном объеме, просто потому, что продавец ничего по этому поводу не мог сказать. Поскольку Даррена и Либби рядом не было, я не делал вид, что мне противна эта легкая человеческая еда, что мне хочется чего-то с кровью, чего-то волчьего.

Но этот хот-дог все же был такой вкусный.

Я пальцем подхватил остаток со штанов и сунул в рот.

Когда я поднял взгляд, на меня смотрели трое детишек моего возраста.

– Звереныш, – сказал один в красной кепке, скаля зубы.

– Не связывайся с ним, – сказала девочка десяти лет.

– А то заразу какую подцепишь, – согласился тот, что был в кепке компании «Джон Дир» [11].

– Мексиканец? – сказал третий, мальчишка с желтыми волосами. Если бы я стоял, мы были бы одного роста с ним.

– Сопляк, – сказал парнишка в бейсболке. – Pisomojado [12], ага? – Он потянул девочку за собой, в здание заправки. Желтоволосый остался смотреть на меня.

– Pisomojado? – сказал я ему.

– Ты вообще кто? – ответил он вопросом на вопрос.

Я протянул ему мой хот-дог, не распрямляя локтя до конца. Когда он потянулся к нему, я зарычал, как Даррен, и прыгнул на него, щелкнув зубами.

Желтоволосый попятился и упал на «Ниссан», припаркованный на первом слоте, схватился за капот, оставив на нем хорошенькую вмятину, за которую ему определенно влетит.

Я остался стоять, откусил еще кусок хот-дога, бросил остальное на землю и пошел мимо телефона с оторванной трубкой в ночь.

Идя мимо забора нашего маленького съемного дома, я постоянно оглядывался. Словно что-то слышал. Словно прислушивался. Словно у меня уже был такой острый слух. Штука в том, что если кто-то и правда крадется за тобой, это заставляет его думать, что ты уже знаешь, что за тобой следят, но если ты один, то вертеть головой на каждом шагу, вглядываясь в темноту, не для кого.

За исключением Даррена.

– Ну как, струхнул, трусишка? – послышался его голос прямо рядом, справа от меня. Он был совершенно голым. Я не был уверен, ведут ли себя так все вервольфы или только Даррен.

Я даже не обернулся, продолжая путь.

– Я чую хрен? – сморщил он нос, принюхиваясь.

Я посмотрел вниз, глядя на какое-то движение у его бедра. Это был большой филин, фута в три длиной, с размахом крыльев раза в два больше. Настоящий птичий прадед, навроде динозавра. Он медленно трепыхался. Вроде Даррен отгрыз ему лапы и держал его за кровавые обрубки.

Поскольку мне надо было учиться, Даррен позволил мне свернуть ему шею, когда мы вернулись домой. Получилось с третьей попытки. У сов шея не как у остальных птиц. Там больше мышц, они созданы, чтобы крутить головой сильнее прочих. И они не моргают все время, пока ты их убиваешь. И череп такой большой птицы, как эта, размером с твою ладонь, ты словно держишь ребенка, зажав его коленями.

Мы сели у пропановой цистерны, чтобы ощипать его. Перья летали вокруг нас, застревали в волосах, в мертвой траве. Впечатление было такое, что тут целая стая птиц взорвалась. Словно убились в турбине самолета. Воздушный фарш.

– Совы на вкус ничего? – спросил я.

– Я думал, ты голоден как волк, – ответил Даррен, бросая в меня комок перьев.

Поскольку духовка не работала, мы нарезали грудку длинными полосками для жарки. Поскольку Даррен пытался вести себя вежливо, то вместо того, чтобы всосать их сырыми, как он и сделал бы, не будь меня рядом, он обвалял их в сухарях и бросил в сковородку на масло. Сказал, что сможем так запасти некоторое количество. Может, сделать совиные джерки из остатков. Наверное, это были единственные совиные джерки в Техасе. Мы могли бы открыть лавочку и в одночасье разбогатеть.

Я увидел, что его палец снова кровит. И что он не держит вилку в этой руке.

– Она не заживет, да? – сказал я.

Он не ответил.

Либби говорила ему, что он знает, чем лечить порез от серебра, но он ответил, что ему нужны обе руки, чтобы вести машину, спасибочки.

Сова была на вкус как тысяча дохлых мышей.

Через тридцать минут после того, как мы ее съели, нас обоих начало тошнить так, что мы едва успели добраться до задней двери.

– Яд, – выдавил Даррен.

Этот филин попал под опрыскивание на каком-то поле. Или сожрал несколько домовых крыс с мозгами, позеленевшими от отравы. Или он увидел Даррена и проглотил таблетку для самоубийства, как секретный агент.

– Я скажу… скажу Либби, – выкашлял я, и Даррен ожег меня