Край глаза - Анkа Б. Троицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день все трое по странной традиции сидели в беседке, где Эрик впервые познакомился с Дядьяшей, и обсуждали новоприбывшую пару возлюбленных, которые умерли в один день в соседнем районе, угорев от выхлопного газа в запертой машине. В это время по городу бродило всего восемь человек, включая проезжего энтомолога из Владивостока, который шёл пешком вокруг света в поисках хотя бы одного насекомого.
— Вот как хотите, а это романтично, — сказала Ульяна, — как в Ромео и Джульетте, эти двое решили, что не могут жить друг без друга и решили уйти вместе.
— Два идиота, — проворчал Дядьяша и смахнул сухой лист со скамеечки, — в наше время можно было что-то придумать. Молодежь пошла какая-то… без воображения.
— А я их прекрасно понимаю. Травля и общественное неприятие — страшные вещи. Зато теперь… посмотрите на них. Я видела, как они держались за руки в липовой аллее рядом с рынком. Они такие красивые… особенно Алексей. А ресницам Рустама могла бы позавидовать любая голливудская красавица.
— Не знаю, не знаю. Я в красоте ничего не понимаю. Я знаю только одну красавицу, да и ты наверное — тоже.
В голосе Дядьяши была какая-то странная нотка, он ссутулился больше прежнего и отвернулся. Тень в беседке была особенно темная, и старый сосед почти утонул во тьме.
— Если ты про мою жену, то я почему-то совсем не помню ее лица, — сказала Ульяна, — Помню желтое платье и бигуди с маской из клубники. А ещё она хорошо пекла торт Наполеон и все время опаздывала на работу. Нет… больше ничего не помню.
— А как ее звали? — спросил Эврика скорее из вежливости, чем из интереса.
— Лариса.
Некоторое время все молчали. Потом Эрик спросил Дядьяшу:
— А твою жену как звали?
Дядьяша ответил не сразу. Он покряхтел, потом покашлял и, наконец выдавил из себя имя.
— Танька… только я не помню ни платьев, ни бигудей, одну критику и негативные оценки всему и вся…
Опять помолчали некоторое время, и на этот раз спросила Ульяна:
— Красивая, стало быть была твоя Таня, раз ты одну красавицу запомнил…
— Не про нее я… — Дядьяша ещё больше отодвинулся в тень.
После третьей минуты молчания Эврика понял, что он тут лишний. Он сказал, что давно хотел проверить, работает ли его телескоп в этом мире, извинился и вышел из беседки. Он отошёл на несколько шагов и нырнул в такую же темную тень подъезда. Там он прислушался, но не смог разобрать слов, кроме громкого «Я тоже…» Ульяны. Через несколько минут в беседке стало тихо. Эрик подождал ещё минуту и выглянул из подъезда. Когда он заподозрил неладное и вбежал в беседку в страхе, что она окажется пустой, он оказался прав, и невероятное одиночество окатило его как волной. Он долго стоял в беседке, вспоминая свои бесконечные споры с Дядьяшей, и первую встречу с Ульяной. Они были единственным положительным постоянным фактором в мире, где прочее неизменное постоянство было, скорее, недостатком. Ему давно не было так тоскливо, и он опять пожалел, что сам не отошёл в первые же дни.
Странно было оплакивать тех, кто прекратил своё существование во второй раз, но Эрик долго не мог включить этот случай в свою коллекцию выводов и наблюдений. Без Дядьяши и обсудить все это было не с кем, и Эрик совсем приуныл. Он сказал об их отходе только одному из бродяг — пьянчужке Палычу, который сообщил остальным, а сам взял очки и просидел на вокзале больше суток, глядя на поезда, а сам все думал… думал…
Когда он вернулся в родной двор с намерением уйти путешествовать вместе с энтомологом, к нему подбежала недавно прибывшая знакомая, но сильно постаревшая Нина Анатольевна из второго подъезда, умершая от рака легких, и прохрипела:
— Эврика, я тут косилась на мужа моего… он, видите ли, за Зойкой из пятнадцатой решил приударить, сукин сын! Полгода ещё не прошло… Ах, да! О чем это я? Ну, конечно! Батя твой вещи в багажник кидает… похоже, съезжает навсегда. Ты бы проверил… может быть, стоит оно того.
Эрик выслушал её без энтузиазма, но все-таки побрел к дому. Там он надел очки, но во дворе ничего не увидел. Квартиру он нашел совершенно пустой. Вся мебель и вещи исчезли. В его комнате остались только обои с домиками и закатившаяся в угол розовая девичья заколка для волос. Эрик снял очки. В мертвом мире все было как в самый первый день: учебники на столе, горящая лампа, английский плед и школьная форма. Он снова надел очки. Теперь он увидел молодого незнакомого человека в заляпанном краской спортивном костюме, который белил потолок и напевал песню, которой Эрик никогда раньше не слышал. В пустой квартире его голос звонко отскакивал от стен. Обои с домиками заменила краска цвета морской волны.
Эрик вернулся во двор к Нине Анатольевне, которая сокрушенно качала головой.
— Я подслушала, как наши тетки болтали. Они ведь не просто съехали… Они разъехались. Маманя твоя с девочкой улетели аж за границу, а батя — к новой крале. Хуже Димки моего…
Эрик прошел мимо неё, не останавливаясь. Теперь он никогда больше не увидит Глашу. Ну вот почему бы не отойти сейчас? Чего еще не хватает? Или теперь, когда она обживется на новом месте, она отпустит его наконец? Эрик поднял глаза на окна своей бывшей квартиры. Там неизменно горел желтый свет, как той злополучной ночью.
Вдруг он почувствовал прикосновение к ноге. Эрик опустил глаза и не поверил им.
— Степан!!!
Это, действительно, был он. Старый, но заново окрепший кот, чье появление Эрик, видимо, пропустил несколько дней, а может быть, и лет назад. Эрик подхватил и прижал старого друга к плечу. Закрыв глаза он слушал вибрацию внутри животного и жалел, что не помнит, как надо плакать. В течение нескольких дней Степан всюду бродил за
