Край глаза - Анkа Б. Троицкая

раньше никак не мог… по долгу службы». Дальше она ему — прыг на шею, он несет ее в дом, а меня как бы и нет вовсе. Ну я постоял, зашел за ними, а там — никого. Ну, думаю, все с вами ясно. Встретились, вместе отошли, и что теперь? Пошел я обратно к станции, а по дороге зашел в пивную. Там два помятых камнепадом геолога сидят с пустыми кружками и спорят… ну о том же, о чем ты спрашиваешь. Я к ним подсел, так они мне рассказали такое, что страшно стало. Они говорят, что дело не в нас, а тех, кто остался там… Это они нас не отпускают. Не буду врать, меня это расстроило. С тех пор я решил не думать об этом.

— Это интересная теория, Дядьяша. Можно поразмышлять…

— Только время зря потеряешь… Неизвестно, сколько у тебя его тут осталось.

— Почему зря?

— Да не правы они! Я уже год здесь. А там ведь меня держать некому.

— А племянник ваш?

Дядьяша хохотнул и прокашлялся.

— Генка-то? Вот уж кто только обрадовался, когда я загнулся. Нет, парень. Никому я там был не нужен. Только здесь. Так что ошибались те геологи.

— Ну, а сам даже предположить не хочешь?

— Да мне как-то уже всё равно. Вот Ульяна говорит, что она тут, потому что пожелание супруги того Ильи не сбылось. Она пожелала Ульяне счастья, а оно так и не пришло. Может быть в этом дело. Но я так не думаю. Мне-то никто и никогда ничего не желал хорошего. Если только плохого, но я об этом не знаю.

Эрик задумчиво сложил пять шашек столбиком и решился:

— Расскажи, что там у тебя случилось, Дядьяша. Может быть, у меня идея появится. Вместе обмозгуем.

Дядьяша помотал головой, но потом глубоко вздохнул и стал собирать шашки в синий мешочек.

— Ладно. Расскажу, только чур вопросами не перебивать.

Он взял на колени и перевернул доску, кинул в нее мешочек и захлопнул половинки, заперев на крючок. Теперь его руки лежали на получившейся коробке и барабанили по ней пальцами. Он рассказывал медленно, иногда потирая лоб, иногда дергая головой и сжимая кулаки. Сама история была не длинная, но Эрику показалась, что рассказывал её старик не меньше полу-дня.

Яков Вайзмен был младшим сыном в большой семье. У него было четыре сестры, один брат и родители — уже довольно немолодые. К тому времени, как маленькому Якову исполнилось десять лет у него появился первый племянник. Семья была невероятно набожная. Частые походы в какие-то непонятные Якову помещения, где все вопросы и раздоры решались молитвами, были ему скучны, не давали чаще играть с друзьями и делать уроки как следует. А вот школа, наоборот, ему очень нравилась. Там почти никто не делал ему замечания за не богоугодные слова и мнения. Там можно было не соблюдать постов и лопать ливерную колбасу в столовке. Там мир казался шире, интереснее, разнообразнее и свободнее. Там у него были друзья, в том числе и девчонки, которые не носили платков, а во время физкультуры были одеты в шорты и майки, и никто за это не выгонял их из зала. У него были хорошие оценки почти по всем предметам, ему с легкостью давались иностранные языки и геометрия.

Когда Якову исполнилось четырнадцать лет, одна из девочек на перемене поманила его за угол, сказала ему, что у него красивые глаза, поцеловала в губы и со смехом убежала. Пораженный Яков пришел в тот день домой, как в мир чуждый и враждебный. Через год у него была подружка, о которой он побоялся расказать родным. Он покуривал с друзьями в закоулках, а на днях рождения пробовал принесенные под полой пиво и дешевое вино. Закончив в школу, он не знал, чем именно будет заниматься, и решил пойти в училище, пока не придумает себе дело на всю жизнь. На одном из студенческих сабантуев он проиграл в карты и вынужден был подставить кудрявую голову под бритву. Приятель ПТУ-шник подбрил ему виски и взбил высокий чуб. По дороге домой Яков запаниковал было и натянул на голову капюшон, но потом подумал, что все равно новой прически не утаишь. Он вошел в дом с поднятой головой. В тот вечер, отец сказал ему, что у него теперь только один сын. Якову уже исполнилось восемнадцать, и он с маленьким чемоданчиком, который ему успела собрать ревущая мать, поехал на автобусе в аэропорт.

Нет, лететь ему было некуда и не на что. Но там он пошел в ресторан и потребовал заведующего. К нему вышла полная женщина лет сорока, которой он наплел, что опоздал на рейс, денег у него нет, но за скромный ужин он ей перемоет всю посуду и полы. Она сначала возмутилась, потом вспомнила, что у неё сегодня заболели и не пришли двое кухонных работников, а её сын-оболтус, такого сроду бы никому бы не предложил. Она сказала, чтобы он погулял и вернулся через четыре часа, коли не шутит.

Яков нашел себе местечко в зале ожидания, откуда его никто не мог выгнать в любое время суток. Он выглядел как неудачник-пассажир. Здесь было сухо и довольно тепло. Туалет доступен, вода в кране — тоже. Главное не намозолить глаза работникам аэропорта. Обещание в ресторане он выполнил, за что получил порцию фрикаделек с рисом и подливой, стакан клюквенного киселя и коржик.

Ночь он тоже провел в зале. Выспаться не получилось, несмотря на поутихший шум. Когда он в очередной раз встал и сделал несколько приседаний, чтобы размять затекшее тело, с ним заговорил сидящий в двух метрах мужик в плаще.

— Куда летим, парень?

— Куда надо, туда и летим, — беззлобно ответил Яков, не прекращая упражнения.

— Хех! — усмехнулся мужик. — Я вот тоже когда-то так… только у меня даже чемодана не было. Был узел из одеяла и термос. Студент или призывник?

— Я еще не решил. Это как осенит…

— Импровизатор, стало-быть, — Мужик встал и потянулся, потому что невнятный голос, прозвенел на весь зал, объявляя посадку на какой-то там рейс.

— Слыхал? Это мой. Ну, удачи тебе, импровизатор. Может быть, сымпровизируешь что-нибудь толковое в своей жизни. Ты главное не путай ипровизацию с плагиатом. Английский знаешь? На вот, скоротай время. Я уже прочитал.

Он вынул из кармана плаща и шлёпнул на дерматиновую лавочку какую-то толстую книжку без обложки, подхватил большой черный футляр, и ушел, не оглядываясь. Яков не сразу взял в руки книгу. Но когда он понял,