Империя хирургов - Юрген Торвальд

Кохер оказался прав и в том, казалось, безвыходном положении, хотя прошел еще десяток лет до того момента, когда метод сохранения эпителиальных телец стал достоянием хирургии зоба и тетания почти исчезла из списка послеоперационных осложнений. Через семнадцать лет, первого января 1915 года, в Новый год состоялась последняя встреча Кохера и Эстер. Тем временем немец по фамилии Освальд выделил активное вещество щитовидной железы – тиреоглобулин, а англичанину Кендаллу удалось кристаллизовать гормон щитовидной железы тироксин. Асканази, Эрдхайм и американцы МакКаллам и Вегтлин установили, что эпителиальные тельца играют решающую роль в кальциевом обмене, а тетания возникает как раз таки в результате его нарушения.

Тумор

Семнадцатого сентября 1884 года я завтракал с Полем Реклю, хирургом старой парижской больницы Питье, о жизни, личности и работе которого речь пойдет чуть позже.

Я познакомился с Реклю, когда он еще был молодым ассистентом Поля Брока. Я проникся дружеской симпатией к этому столь же интересному, сколь и своеобразному человеку задолго до того, как к нему пришла мировая слава.

В тот самый день, семнадцатого сентября, Реклю по своему обыкновению просматривал утренние газеты, пока я допивал свой кофе. В следующую минуту он напряженно склонился над каким-то объявлением или статьей. Затем он взглянул на меня с выражением глубокого потрясения.

«Вы только послушайте, – голос выдавал его волнение, – послушайте, здесь опубликована заметка из Гейдельберга, которая лично меня, если, конечно, все написанное – правда, чрезвычайно удивляет. Вот, прочтите сами».

Я опустил мою чашку на стол и схватил газету, которую он протянул мне. Реклю указал на короткую статью с бросающимся в глаза заголовком «Станут ли в будущем возможны безболезненные операции без наркоза? Венский врач-окулист утверждает, что открыл обезболивающее действие кокаина. Несколько капель делают глазные операции безболезненными. Специальный репортаж с последнего заседания Офтальмологического общества в Гейдельберге».

То, что сообщалось в этих строках, сегодня мы уже не сочли бы необычным и тем более сенсационным. При длительных и тяжелых операциях уже давно применяют местную анестезию, а не общий наркоз хлороформом или эфиром, как это было раньше. Но тогда, ранним утром семнадцатого сентября общий наркоз все еще оставался единственным действенным болеутоляющим средством хирургии. В течение десяти лет все более необходимым и горячо ожидаемым становилось появление нового препарата, с помощью которого можно было бы делать невосприимчивыми к боли только оперируемые участки, чтобы не подвергать пациентов опасностям, связанным с общим наркозом.

Нет таких слов, которыми можно было бы описать то необыкновенное впечатление, которое на меня произвела эта заметка. Я пробежал взглядом эти несколько абзацев. Там говорилось, что по поручению молодого венского младшего врача Карла Коллера в Гейдельберге был зачитан доклад. В нем описывалось, как в результате закапывания кокаина человеческий глаз на долгое время может стать совершенно нечувствительным к боли. Сложные сами по себе глазные операции при этом условии были легче осуществимы. В дополнение к этому докладу для собравшихся офтальмологов было проведено большое количество глазных операций с применением кокаина, которые не оставили сомнений в эффективности этого препарата. Автор статьи констатировал, что сложно переоценить то влияние, какое окажет на хирургию это открытие.

Я опустил газету, и мои глаза встретились с глазами Реклю! В них запечатлелось то же чувство: растерянное и в то же время счастливое изумление. Это новое открытие безмерно обрадовало меня. Реклю же оно заставило вспомнить о глубоко укоренившемся в нем страхе перед опасностями наркоза, который в его практике часто становился причиной летальных исходов. Для него это сообщение из Гейдельберга было искрой надежды на лучшее будущее. До какой степени эта надежда оправдалась, стало ясно позднее: ведь Реклю сыграл выдающуюся роль в дальнейшем развитии местной анестезии. Я тем временем решил срочно отправиться в Вену.

Трогательная история этого путешествия войдет в одну из следующих глав о драме в местной анестезии. Но, так или иначе, двадцатого сентября я прибыл в Вену. Изучая предысторию открытия Коллерса, я обнаружил столько интересного материала, что пробыл в этом городе больше месяца. Двадцать первого ноября я отправился в Париж, и глубокой ночью с двадцать второго на двадцать третье ноября я был на месте. В половине второго ночи я стоял у ложи ночного портье, который вместе с ключами протянул мне телеграмму из Лондона, проделавшую за мной путь из Парижа в Вену и обратно – из Вены в Париж. В телеграмме значилось: «Вспомните наш разговор на лондонском конгрессе: пациенту с запущенной опухолью мозга назначено оперативное лечение в соответствии с теорией Феррье. Оперировать будет Годли. Джексон и Феррье будут присутствовать. Джексон поручил Вас уведомить. Дата: 25 ноября, Национальная больница, Квин-сквер. Беннет».

Всего через два дня! Но я не мог этого пропустить.

На французской стороне канала бушевал первый зимний шторм. Корабль целый день простоял в порту. Только двадцать четвертого ноября после крайне утомительной переправы я добрался до Англии, а в начале пятого вечера – в Лондон, который, казалось, захлебывался в проливных дождях. В «Черинг Кросс» меня ждала записка от Беннета.

Он задержался у Хьюлингса Джексона, чтобы еще раз обсудить подробности этого случая. Я мог застать его там.

Я не видел Джексона с момента окончания лондонского конгресса и только от случая к случаю обменивался с ним письмами. Его фигура стала грузной и неповоротливой. Вероятно, он едва ли совершал другие пешие прогулки, кроме как от дома до Национальной больницы и обратно.

Беннет поднял глаза от рисунка, на котором был изображен овальный разрез верхней части человеческого черепа с нанесенными на него поперечными и продольными линиями. Беннет был так погружен в его изучение, что лишь бегло поприветствовал меня, обменялся несколькими фразами с Джексоном и только после приступил к рассказу о своем пациенте.

«Мой пациент, – отозвался он, – это молодой человек по фамилии Хендерсон. Ему не больше двадцати пяти, и он работает фермером в Думфрайс. Третьего ноября он явился ко мне, с виду полностью здоровый, сильный парень, у которого тем не менее практически отказала левая рука и который хромал на левую ногу. Он жаловался на приступы головной боли и подергивания левой стороны лица, левой руки и левой ноги. Врач в Думфрайс не придумал ничего другого, кроме как приклеивать горчичный пластырь на голову и шею пациента, отчего на коже образовался ожог, на момент его прихода уже весьма серьезный – сплошь покрытый волдырями».

Беннет взял со стола пачку мелко исписанных листов и протянул их мне.

«Это его подробный анамнез, – прокомментировал он. – Возможно, Вам захочется получить исчерпывающие сведения. Я же сейчас ограничусь самым основным. Беседа и осмотр показали, что Хендерсон никогда не болел до этого случая, произошедшего с ним четыре года назад. Тогда он впервые почувствовал головную боль. Она стала возникать все чаще, но затем исчезала. Через год он ощутил легкий тик левой части лица и левой части языка. Подергивания становились все сильнее, пока, наконец, не переросли в спастический приступ, затронувший левую половину шеи, левую руку и левую ногу. Нередко приступы сопровождались потерей сознания. В течение двух лет они повторялись ежедневно. Полгода назад он почувствовал заметную слабость в левой руке. Еще через три месяца этой рукой стало невозможно работать. Вскоре после этого отказала и левая нога. Когда Хендерсон разыскал меня, головные боли сделались такими сильными, что он отзывался о них не иначе как о непереносимых. Обследование в Национальной больнице не выявило никаких видимых изменений черепа как такового, но указало на внушающие опасения изменения глазного дна и воспаление зрительного нерва. Начиная с четвертого ноября, ежедневно возникали спазмы всей левой стороны туловища. Они начинались с большого пальца левой руки. Иногда за этим следовали чудовищные приступы рвоты или позывы к ней, даже если желудок пациента был пуст. Это могло продолжаться часами и делало невозможным прием пищи. Головные боли стали настолько острыми, что вызывали горячечный бред и заставляли пациента издавать дикие крики. Ледяные компрессы не помогают, и только большие дозы морфия дают временное облегчение. У меня нет никаких сомнений в том, что речь идет о правосторонней опухоли головного мозга, и прежде всего нам следует определить ее местонахождение». Он взял в руки изображение человеческого черепа, которое разглядывал до моего прихода. «На этом изображении, – пояснил он, – показан череп пациента в натуральную величину». Овал черепа был разделен вертикальными и горизонтальными линиями на шесть полей так, что на каждой стороне симметрично располагались равные поля. Через среднее правое поле была проведена еще одна диагональная линия, и в верхней его части стояла жирная пометка в виде креста.