Герой того еще времени - Вячеслав Малежик

Смысл трех названных мной игр примерно одинаков. Остановлюсь на расшибалке. Сначала на тротуаре чертилась линия, обычно перпендикулярная направлению тротуара. В центре этой линии рисовался квадрат примерно 10×10 сантиметров. Обычно игроков больше четырех не бывало, и перед игрой договаривались о ставке. Положим, это были десять копеек. Игроки в любом наборе давали деньги, которые укладывали в квадрате (казеночке) в виде пирамиды. Затем метров с восьми-десяти соперники бросали битку, стараясь попасть в казеночку. После того как все сделали свои броски, определялся порядок игроков в расшибалку. Кто попал в казеночку – тот первый; кто разбил монеты, смотрел – не перевернул ли он их с орла на решку.

Я забыл сказать, что пирамидка складывалась вверх решкой или орлом по договоренности. И еще преимущество имел тот, чья битка была ближе к линии. Первый бьющий тоже имел преимущество, так как бил по горке монет и хоть одна, да переворачивалась. Очередь передавалась, если после удара ни одна из монет не перевернулась. Нельзя было бить под себя, это считалось шулерством. При достоинстве монет в пять копеек, чтобы забрать гривенник, то есть десять копеек, – его надо было перевернуть два раза. Вот, в общем-то, и все. Не думаю, что на этой игре делались состояния, но потом, со временем, я даже не заметил, когда эти игры ушли с московских улиц. Думаю, их вскоре приравняли к азартным.

Еще мы играли в догонялки, но там была другая битка. Опять же чаще всего играли на асфальте, но в этой игре нужна была битка, не прыгающая по асфальту, и все пацаны были вооружены ими, сделанными из свинца. Производство происходило на кухне: в крышку из-под гуталина бросались куски свинца, который отгрызали от кабелей, намотанных на громадные катушки (почему-то они бесхозно стояли во многих дворах). Удерживая формочку для битки кусачками, ее помещали в огонь газовой плиты. Свинец очень быстро расплавлялся и приобретал форму крышки из-под гуталина. Был еще способ: положить кусок свинца на рельсы трамвайных путей – битка получалась даже более тонкая.

Смысл игры таков: твой противник бросал свою битку, и ты должен был максимально близко кинуть свою. Чтобы заработать очки, ты после своего броска должен был, используя растяжку пальцев, дотянуться до битки противника от своей. Если ты свинчаткой накрывал битку противника, то выигрывал. Этот бросок назывался «с наляпой».

Кстати, о трамваях. После войны в нашем мальчишеском царстве было много боевых патронов, которые откуда-то брались. И одной из забав пацанов было подложить патрон на трамвайный рельс или под колеса электрички. Из наших вроде никого не убило, хотя могло бы.

Войнушка

На железнодорожном перегоне от станции «Белорусская» до «Савеловской» вдоль путей были свалены противотанковые ежи, оставшиеся после войны, и мы катались на лыжах, маневрируя среди этих заграждений. Часто, насмотревшись соответствующих фильмов про доблесть наших партизан, подрывающих железнодорожные составы в тылу врага, мы играли в войну и вели «диверсионную деятельность», спускаясь с пригорка перпендикулярно поезду. У меня были короткие лыжи, которые позволяли резко менять направление, и в нашем дворе я по этому виду спорта был впереди планеты всей.

На лыжах мы катались без палок, и это позволяло держать в руках серьезный «боезапас» – 4–5 снежков, которые выпускались в поезд, когда мы на всем ходу мчались с горки. Никто в этих играх не попал под колеса, но я один раз закопался в снегу и крепко треснулся башкой об рельс. Шапка самортизировала удар, но с тех пор я начал писать песни… Шучу… Сейчас, проезжая по виадуку у Белорусского вокзала, я с улыбкой смотрю на эти супергорки, понимая, что не заслужили бы они даже бледно-зеленого цвета по современной классификации горнолыжных трасс.

Игра в войну, а мы – пацаны – засматривались фильмами о Великой Отечественной, была одной из главных наших забав, если мы не играли в футбол. Во всяком случае мы на много лет опередили и предвосхитили появление пейнтбола. Мы творчески подошли к игре в снежки и не просто кидались ими друг в друга. Мы выработали правила «боя», когда игроки делились на две команды и каждому игроку давалось по три снежка. Если в тебя попадал снежок, то ты был убит и побеждал тот, в чьей команде оставался кто-то «живой». Мы разрабатывали тактику, когда первый снежок бросался, чтобы лишить противника возможности увернуться от второго снежка, и вторым ты уже «убивал» противника. Короче, не все так просто…

А я еще продолжал играть в войну, даже когда никто не выходил во двор. И тогда я выполнял «спецзадания». Напротив нашего дома стояло трехэтажное кирпичное здание, из которого уже выселили всех жильцов. Почему так происходит, я не знаю, но покинутые дома без жильцов быстро саморазрушаются. И наш дом стоял одинокий, без окон, лишившийся местами потолков и лестничных проемов.

И вот я пробирался однажды по «партизанской тропе», которая проходила по карнизу полуразрушенного дома. Моя «тропа» была на уровне второго (того еще второго) этажа и была мною в достаточной мере изучена. Но в тот день я не сделал поправку на погодные условия, и вот я замер, раскинув, как циркач, руки в стороны, в проеме между двух окон. Я понимал, что шаг в сторону, причем в любую, и сорвусь в пропасть. Я застыл в позе канатоходца, забыв о своем «спецзадании»… Секунды продолжали свой бег, а я стоял, стараясь не делать никаких телодвижений… И все-таки сорвался… Я до сих пор помню ощущение полета… Приземлился, как кошка, практически «на четыре точки». Не выполнив «задание», я поковылял домой, не подозревая, что заработал трещину в ступне. Я шел на расправу к самому строгому командиру – маме.

– Я же тебя предупреждала, я же тебя просила не играть в этом проклятом доме, – причитала мама. – Мало того, что бутылкой палец себе чуть не отрезал…

Было дело. Я бросал бутылку, представляя, что она с зажигательной смесью, в штаб фашистов, который, конечно же, был в злополучном доме. Бутылка не взорвалась, у нее только отбилось горлышко, и тогда я решил добить врага, схватил свой снаряд и кинул в стену. Бутылка разбилась, а вскоре вся варежка стала красной от крови. Сняв ее, я увидел, что кусок безымянного пальца на правой руке держится на честном слове. Палец спасли, и теперь на этом пальце у меня как бы лишняя фаланга.

А в тот раз мама нашла детскую коляску и меня, этакого переростка, под улыбки окружающих возили к хирургу в поликлинику на Лесной. Нога, освобожденная со временем от гипса, еще полностью не функционировала, и я начал развивать свою левую, чтобы быть футболистом, бьющим с двух ног. И в целом преуспел в этом деле. Левая подтянулась, и я мог в игре перекладывать мяч на слабую ногу.

Мальчишеская тяга к войнушке, к взрывам воплощалась во многих вещах. Делали пугачи и самострелы, используя как порох серу с обычных спичек, уже в школе смешивали марганцовку с чем-то там еще (не скажу, с чем) и устраивали взрывы. А карбид! Больше всего травм, ожогов и выбитых глаз было от этого вещества. Наш дружок Коля Корзинкин потерял глаз, когда хотел выяснить, почему не взрывается бутылка с водой, начиненная карбидом. Ему вставили стеклянный, и он, играя с нами в футбол, был непобедим, так как было непонятно, куда он смотрит, контролируя мяч. Направление его взгляда поймать было невозможно.

Ножички

Еще целая серия пацанских игр была связана с ножом. Все игры были построены на втыкании его либо в землю, либо в стенку, либо в дерево. И практически все ребята с той или иной степенью мастерства умели метать ножи разными способами. Мастером ты считался, если мог метров с пяти вогнать нож в стену росписью. Этот способ предусматривал метание ножа, который удерживался за лезвие пальцами правой руки. Бросок осуществлялся ручкой вперед, и нож, сделав несколько оборотов, а может, всего лишь пол-оборота, вонзался в стену. Серьезных ножей у наших мальчишек я не видел, но многие таскали их в карманах постоянно.

Хочу заметить, что забавы с ножом не заканчивались вместе с игрой. В одиночку я продолжал метать нож, чтобы в соревнованиях с ребятами преуспеть. Думаю, и сейчас смогу росписью вогнать нож в стену метров с четырех, хотя рука стала не та, да и спортивный режим порой нарушаю.

Что касается родителей, то они тоже спокойно давали ножи для ребячьей забавы. Мы тогда и не задумывались, что многие наши увлечения имеют криминальную подоплеку. С нашими взаимоотношениями с холодным оружием мы были практически готовыми бойцами для криминального мира.

А песни… Лично я знал множество песен, услышанных по радио и за столом. Но уже с детства был напичкан еще и песнями, которые рождались и пелись в местах не столь отдаленных.

Гоп со Смыком это буду я,Воровать – профессия моя…

Или песня, где более двадцати куплетов, и я до сих пор знаю их наизусть:

Помню, зашли за мной трое товарищей,Звали на дело меня…

А такая еще: