Журнал «Вокруг Света» №05 за 1977 год - Вокруг Света

Фролов возвращался к себе, когда немцы начали новую атаку, и скоро прорвались сразу в нескольких местах. Передовые окопы пали, но дальше немцам продвинуться не удалось. Полки и батальоны второго эшелона, пропуская танки, встречали немецкую пехоту рукопашной, а танки вновь и вновь напарывались на огонь истребительных батарей. Но силы дивизии таяли. В частях оставалась едва половина состава; не лучше обстояло дело и с артиллерией. Кончались снаряды, и был момент, когда положение спасли зенитчики. Выдвинув свои двенадцать пушек на открытую позицию, они остановили танки. А в центре обороны, невзирая на обстрел и ежеминутную возможность танкового прорыва, работали саперы. Они валили лес, тягачами корчевали пни, засыпали и трамбовали воронки. Обширная поляна, выбранная под аэродром, постепенно приобретала нужный вид. И через час с небольшим командир саперов доложил, что посадочная готова. В штаб армии ушла срочная радиограмма.

Самолеты прилетели четверть часа спустя. Две четырехмоторные машины с тяжелым гулом проплыли над верхушками деревьев и без прикидки пошли на посадку. Немцы, уверенные в том, что дивизия доживает последние минуты, были явно ошеломлены неожиданным поворотом дел, а когда опомнились, самолеты уже приземлились.

Фролов не видел, что происходит на поляне, но знал, что в эти минуты стоявший наготове машины загружаются «эрэсами». Но сейчас его больше занимало другое. Обстановка в последний час изменилась настолько, что теперь батарея не могла стрелять обычным способом. Бой шел на ближних подступах, и залп, произведенный под углом, не дал бы результатов. Слишком сократилось расстояние до цели, и, чтобы поразить ее, требовалось опустить направляющие установок ниже горизонтального положения, то есть стрелять прямой наводкой. Для этого нужно было либо вырыть углубления под передними колесами машин, либо поставить установки на площадке с естественным уклоном и тем самым добиться необходимого положения, для направляющих. Площадок с естественным уклоном вблизи позиций не было. Оставалось одно — рыть. Рыть немедленно, не теряя ни минуты, потому что гул танковых моторов приближался неотвратимо.

Фролов углубился в расчеты. Он мысленно представил себе то, что произойдет через несколько минут. Танки, рассуждал он, смяв оборону второй линии, окажутся в лощине, до которой немногим больше километра. Дадим им пройти еще метров двести-триста, и тогда — залп всей батареей.

Передав расчетные данные Кузьмичеву, Фролов доложил командиру дивизий о принятом решении.

— Действуй, — ответил полковник. — Полчаса мы еще выстоим.

Дожидаясь доклада Кузьмичева о готовности к стрельбе, Фролов с возрастающим нетерпением поглядывал в ту сторону, откуда должны были показаться грузовики со снарядами. Пока их не было. Видимо, что-то тормозило разгрузку. Отгоняя тревожные мысли, Фролов в сотый раз за день прильнул к стереотрубе.

Танки довершали свое дело. Прорубив брешь, они клином углублялись в нее, преодолевая все еще не утихающий заградительный огонь, маневрируя и даже останавливаясь в ожидании отставшей пехоты. Как ни медленны были эти эволюции, однако клин неуклонно продвигался вперед.

С огневой позвонил Кузьмичев. Он доложил, что снаряды доставлены, и батарея готова к стрельбе.

— Не отходи от телефона, — приказал Фролов.

Застыв у стереотрубы, он ждал, когда танковый клин весь выйдет на лощину. Прошла минута, другая. Головной танк уже подходил к середине лощины. Выжидать дальше не имело смысла: залп, направленный в упор, должен был в любом случае уничтожить всю колонну. Пора!

Чувствуя, как от волнения перехватило горло, Фролов высоким голосом отдал команду:

— Расчеты — в укрытие, командиры установок — в кабины, водители — моторы! Батарея, залпом огонь!

Протяжный грохот и скрежет покрыл собой все. Клубы черно-бурого дыма поднялись над позицией и заслонили свет. Добела раскаленный поток огня, словно излившаяся магма, затопил лощину. Жар этого огня ощущался на расстоянии, и Фролов знал, что там, в лощине, сейчас плавится и обугливается все — металл, деревья, камни, земля. Но думать об этом было некогда. Приказав ставить дымовую завесу, Фролов побежал к огневой. Вскочив в первую машину, он повел батарею в образовавшийся коридор...

Горький дым

Забайкальская весна пахнет густо и терпко: таежные пади напитаны ароматами цветущего багульника, березового сока, прелой листвы... Но в ту весну все запахи глушила горечь, от которой першило в горле. Чита и окрестные села задыхались от дыма: горела тайга. Гудели вертолеты, прыгали с самолетов парашютисты-пожарные. Бесснежные, пересохшие за зиму леса вспыхивали в самых разных местах.

Из чьих безалаберных рук выпадает, дичая, огонь?

Летая на Ми-8 с летчиками-наблюдателями, мотаясь на автомобилях по дымным дорогам, я не мог избавиться от этого вопроса.

И вот однажды мы подобрали странного человека — он вынырнул из белесой мглы перед самым капотом нашей машины. Усталый, обгорелый, больной: держался рукой за сердце. Я налил ему из термоса стакан горячего кофе, и незнакомец оттаял, заговорил тревожно и скоро, как будто исповедовался... Фамилию пассажир не назвал: в памяти осталось одно лишь прозвище — Покаля...

Покаля остановился, прилип к стволу дерева: пролетел вертолет с огромной грушей под брюхом. Покаля сообразил: в резиновом мешке была вода. Сколько потребуется пожарным таких груш, чтобы залить огонь?

Грохот в небе сначала пугал Покалю — при виде каждого вертолета он втягивал голову в плечи и жался к обгорелым стволам. Но потом привык, понял: вертолетчикам сейчас не до него. Сверху они видят бесчисленные шлейфы дыма, которые сливаются у горизонта в сплошную красноватую мглу.

Теперь уже не грохот моторов, а странный навязчивый треск и шорох тревожили Покалю. Кто-то крался сзади, не упуская его из виду. Пробегал холодок между лопатками — чудилось острие ножа, близкий окрик. Покаля оглядывался несколько раз, видел: мелькает бесформенное, серое, и тут же прячется за деревьями в клочьях дыма. Измотанный, усталый и оборванный, Покаля срывал с плеча двустволку, взводил курки.

Черный сухой дерн шуршал под ногами. Местами, где под землей дотла выгорели старые смоляные корни, Покаля падал в ямы, поднимая тучи тепла. Земля в провалах была горячей, густо дымили колодины, и Покаля стал понимать, что они (Покаля теперь был твердо уверен, что идет не один!) догоняют пожар. Это стало очевидным, когда ветер вдруг резко переменился и то тайге прокатился горячий вал воздуха.

Идущее сзади испуганно отпрянуло, вылетело на чистое место и тут Покаля увидел: стоит лось, матерый бык с шершавыми пеньками вместо рогов. Тоже измотанный, с отвисшей большой губой, с провалами под крестцами и на боках — ми дать ни взять запаленный конь.

Опереди угадывался треск огня, вязкий сиреневый дым цеплялся за вершины деревьев. Бежали они от одного пожара, а вышли к другому! Как ни был убит згой догадкой Покаля, он все же обернулся и погрозил кулаком зверю:

— У-у, комолая образина!

Сохатый стоял с опущенной головой. С губ зверя свисала тягучая слюна, упавшие веки прикрывали темные провалы глаз. Покаля схватил сук, швырнул в зверя, но промахнулся. Он не сомневался, что это именно тот лось, из-за которого Покаля залез в пекло — неосмотрительно, глупо! Вроде как таймень в морду, плетенную из таловых прутьев.

Три лося было: бык, самка и годовик. Забрели они в долину Никиших и в конце зимы. Большие снега, упавшие в хребтах, мешали зверям, а там, на реке, вся трава наголе, кое-где лишь слегка натрусило белым.

Покаля пробавлялся по мелочам — косулю добудет, белку, рябчика. А тут лоси! Он за ними гонялся до самой весны, и все попусту. Потом стал смекать: на раннюю зелень надо выманить, на солнцепек. Выжечь поляну — задурит трава на черноте, раздразнит зверя витамин истым смачным запахом. А Покаля тут как тут, в скрадке сидит с двустволкой.

Он так и сделал. Выехал на мотоцикле в Косую падь, облюбовал полянку. А уже горело вокруг Читы, горело не в одном распадке, солнце путалось в красных тенетах (1 Тенета — паутина, хмарь (местн.).).

И вышло худо: огонь крутнуло лохматым вихрем, гудом взялась поляна — пошло гулять! Покаля сорвал с себя телогрейку, бил по земле, но огонь с воем обошел его. Со страху почудилось: люди бегут! Нырнул в чепуру (Чепура — чащоба (местн.).) осинника, кинулся к старой лесовозной дороге, где спрятал свой мотоцикл.

Ночью Покаля не мог уснуть. Дым от лесных пожарищ набивался в избу сквозь рамы и ставни. Покаля вскакивал, поднимаемый инстинктом самосохранения, выходил на резное крылечко, шумно втягивал в себя тревожные запахи дыма. Ноздри его зверовато подрагивали.