Исполнение желаний - Борис Березовский

Вот каким был отец у Кирилла! И надо ли говорить, как Кирилл им гордился и как хотел порадовать своими успехами. А потому и в музыкальную школу, задолго до общеобразовательной, пошел с большой охотой. Ему там нравилось все – и его учительница Вера Кузьминична Рачковская, и большая, с толстыми картонными обложками «Школа игры на фортепиано» какого-то А. А. Николаева, и участие в репетициях хора.

Не нравилось ему только сольфеджио. Зачем, не понимал он, нужно писать ноты в тетрадке, когда они и так уже напечатаны, и зачем нужно петь, называя ноты, а не слова. Честно говоря, нелюбовь к сольфеджио в дальнейшем отрицательно сказалась на его училищной и консерваторской учебе – вероятно, в маленьком провинциальном городке преподавание этого важнейшего для музыканта предмета велось из рук вон плохо. И еще ему очень не нравилась его нотная папка – черная, большая, с витыми ручками и тесемками по бокам, с вытесненной на одной из крышек смешной лирой. Он терпеть не мог носить ее в руках – тяжелая папка волочилась по земле, и все прохожие прекрасно видели, что вот, мол, – идет маменькин сынок в свою музыкальную школу. Этого он почему-то стеснялся.

А вот игра на пианино ему нравилась, и он самозабвенно разучивал одну красивую пьеску за другой, стараясь держать пальцы так, как велела ему Вера Кузьминична – круглыми, как яблочко. И даже много лет спустя, сам обучая малышей игре на фортепиано, отчетливо припоминал, какими трогательными ему то гда казались те же пьесы – и «Василек», и «Девица зарученная», и «На горе, горе», и «В садике», и многие, многие другие, слава богу, сохранившиеся в педагогическом репертуаре до сих пор.

Мама тоже очень радовалась его успехам, хотя сама к музыке не имела никакого отношения. Как говорил папа: «Рите медведь на ухо наступил», и все почему-то громко смеялись. Мама на это не сердилась и даже, сидя дома за тетрадками учеников, сама часто, правда, очень фальшиво, напевала – он это хорошо запомнил – одну и ту же песню: «Хо-ро-ша-а страна-а Болга-рия, а-а Россия лучше всех!» И всегда это было очень смешно и весело.

А еще он стал больше читать – особенно стихи. Раньше их ему читала мама, а теперь он и сам мог брать книжки Агнии Барто, Сергея Михалкова, Корнея Чуковского, Самуила Маршака, Бориса Житкова и других детских поэтов, и наслаждаться той своеобразной музыкой, которая как бы сама собой рождалась при чтении этих стихов вслух. Но самым любимым поэтом Кирилла был Александр Пушкин. Его сказки и другие стихи нравились ему чрезвычайно. Множество стихов он знал наизусть и мог декламировать их по первой же просьбе. Кирилл даже пытался сам сочинять стихи, но у него, конечно, ничего не получалось. Но он не огорчался – был уверен, что, когда пойдет в школу, всему научится там.

Однажды осенью мама сказала Кириллу, что у него скоро появится братик или сестричка. Кто именно, она не знает, но разве это важно? Конечно, не важно, ответил Кирилл, но про себя подумал, что важно другое – мама станет возиться с маленьким, а он, Кирилл, уйдет на второй план. Он часто видел маленьких детей в колясках, и видел, как их мамы возились с ними и сюсюкали. Видеть это было противно, и он даже представить себе не мог, где поместится кроватка малыша, куда встанет его коляска, и вообще – как они станут дальше жить. Но делать было нечего – надо было привыкать к этой новости и как-то подготовиться. Как именно готовиться, он не знал, но про себя подумал, что лучше бы был братик – девчонок он вообще терпеть не мог. А братика он смог бы защищать, показывать ему свои игрушки и даже, может быть, отдал бы ему свой пистолет. А папу попросил бы сделать новый, так как этот потерял уже прежнюю привлекательность и был не очень-то похож на настоящий.

А настоящий папин пистолет он недавно видел, и даже подержал в руках. Черный, тяжелющий, с рифленой рукояткой, он был похож на хищного зверя. Покачав его двумя руками, Кирилл счел за лучшее отдать его обратно папе. Как говорила мама, «от греха подальше». А началось все с громкого скандала, когда случайно, роясь в тумбочке, мама нашла там коробку с патронами от папиного пистолета. Что началось! Кирилл даже подумал, что папе тоже попадет тем белым ремешком. Но обошлось.

А кончилось все тем, что папа, смущенно смеясь и оправдываясь, взял коробку, присел с ней перед печкой, и, вынимая из коробки патрон за патроном, каким-то образом стал вытаскивать из гильз пули, а порох высыпать на медный лист, прибитый перед печной дверцей к полу. Затем он маленькими порциями жег порох в печке, а мама, заткнув уши, чтобы не слышать пороховых вспышек, кричала, что он взорвет весь дом, и что война давно уже закончилась, а он, как маленький, не может наиграться. Кириллу все это ужасно нравилось – и то, что ругают не только его, но и папу, а главное – то, что папа, убрав в планшет гильзы, отдал ему – Кириллу – все пули. О таком сокровище он и помыслить не мог, хотя мама так и не поверила, что пули, сами по себе, не представляют никакой опасности, и все хотела их у него забрать. Но папа защитил его и даже дал потрогать свой командирский пистолет.

А вскоре, как раз после Нового года, маму увезли в роддом, откуда она вернулась уже с братиком – Костиком. Он был весь сморщенный, но уже волосатый и, как говорили взрослые, очень упитанный и крупный. Конечно, жизнь Кирилла изменилась. Вместо няни Аси в доме появилась тетя Оля. Она помогала маме нянчить Костика, вела домашнее хозяйство и как-то очень быстро вошла в их семью. Папа по-прежнему пропадал на службе, мама была дома и не ходила на работу, Костик рос тихим и смирным, и Кирилл, познакомившись поближе с тетей Олей, решил, что ему повезло.

Тетя Оля не пела песен, как Ася, но зато регулярно ходила молиться, причем и в церковь, и в костел. Как она объяснила, два ее покойных мужа были разной веры – один из них был православным, а второй – католиком. Вот она и молилась: за упокой души одного – в церкви, а за упокой другого – в костеле. И, к удивлению Кирилла, мама разрешила тете Оле брать его с собой. Он до этого ни разу не был в храмах, хотя и знал, где они находятся.

После первых посещений церкви и костела Кирилл взахлеб рассказывал о том, что там увидел. Ему понравилось в костеле больше, хотя и в церкви было интересно. Узнав об этом, папа очень удивился и сказал, что вера в бога – это глупость. Во всяком случае сегодня, в наше время. А вот, как сказал папа, в древности у храмов было очень много функций: они служили людям и музеем, и театром, и концертным залом. Ходить сегодня в церковь – стыдно, но если очень хочется – то с тетей Олей можно. На том и порешили. Но очень скоро Кириллу это надоело, и он стал оставаться дома. А вот когда подрос Костик, то он часто с тетей Олей ходил в церковь и, возвращаясь оттуда, очень смешно, подражая попу, гнусавил: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа – ами-и-инь!»

Вообще, как говорила мама, с Костиком оказалось меньше хлопот, чем с Кириллом. Он рос спокойным, уравновешенным ребенком, мог часами не сходить с одного места, тихо и самозабвенно играя со своими игрушками. Одно лишь волновало маму – Костик рос искусственником, то есть слишком рано отказался от груди. В отличие от Костика, Кирилл сосал мамину грудь чуть ли не до полутора лет. Как вспоминала мама, маленький Кирилл поступал очень подло – наевшись, обязательно кусал ее сосок, благо зубы у него уже выросли большие.

Надо сказать, что Кирилл с каждым днем узнавал о своей прошлой жизни все новые и новые подробности. К примеру, мама рассказала, что когда Кирилл родился, то в горле у него образовалась опухоль. Его прооперировали, но если бабушка бы не купила на базаре – за сумасшедшие деньги – только что появившийся пенициллин, то еще неизвестно, выжил ли бы он. И показала ему в зеркале чуть видный шрам под левым ухом, о котором раньше он и не подозревал. И добавила, что маленький Кирилл, даже когда начал ходить, еще долго склонял головку к левому плечу.

А те деньги они с бабушкой, в буквальном смысле, выкопали из-под земли. Точнее, не сами деньги, а массивную золотую брошку, которую нашли, копая грядки у своего дома. Они тогда только вернулись из Свердловска, где провели годы войны в эвакуации, и у них, кроме документов и кой-какой одежды, совсем ничего не было. Эта брошка просто спасла их в те годы. На вырученные от продажи брошки деньги они потом с папой и свадьбу справили, и пенициллин для Кирилла купили.

А много лет спустя, когда отца уже не было в живых, мама рассказала Кириллу и о том, с какими приключениями она его рожала. Сразу после родов у нее открылось обильное кровотечение. Будучи неопытной молодой девушкой и думая, что так и надо, она об этом молчала. Счастье, что сестры заметили. Поднялась суета, никто не знал что делать, пока не прибежал их главный хирург-гинеколог. Недолго думая, он засучил рукав халата до локтя, густо намазал руку йодом и засунул ее маме в то место, каким она Кирилла и рожала. Так, чудом, мама выжила. Как, впрочем, и Кирилл.