Под небом Новгорода - Регина Дефорж

Пока они удалялись, на берегу, куда вышел герцог, веселье вспыхнуло вновь. Гийом, осклабившись, присоединился к собравшимся. Взрывы его хохота перекрывали всех. По его знаку оруженосец начал раздевать герцога, что было непросто, так как тот чуть не валился от хохота. Когда, наконец Гийом все же разделся, то вошел в воду и поплыл ровным длинным брассом на середину реки. Там он лег на спину, и течение понесло его.

Матильда пришла в шатер к Анне. Некоторое время они молча давали себя причесать, только переглядываясь. Матильда первой нарушила молчание.

— Он упал в воду не сам по себе. Это ведь ты дернула его за ногу?

— Да, если бы ты видела его рожу! — Анна прыснула.

— Я видела, — сказала Матильда, покраснев.

— Не огорчайся, он заслужил этот урок.

— Может быть, но ты выставила его на посмешище.

Анна с удивлением посмотрела на девушку.

— Я должна выйти за него замуж, — продолжала Матильда, — и мне неприятно, что мой будущий супруг стал всеобщим посмешищем. И еще: когда он тебя увидел, то смотрел только на тебя. Мне даже показалось, что он тебя знает.

— Это так и есть. Я обскакала его однажды, во время путешествия сюда.

— Обскакала?

— Да, спроси у него. Это было, кажется, около Нюрнберга. Он охотился, я припустила лошадь, он пытался преследовать, но был выброшен из седла.

— Выброшен из седла?! Гийом?!

— Не вижу в этом ничего странного. На Руси — лучшие всадники.

— Это правда, — подтвердила Елена.

— И больше ты потом его не видела? — спросила Матильда.

— После того как я его поврачевала, — нет, потому что он был ранен. А затем я уехала и совершенно забыла об этом приключении.

— Но он об этом не забыл! — печально сказала невеста Гийома.

Анна с изумлением посмотрела на нее, потом рассмеялась.

— Уж не ревнуешь ли ты?

— А что?! Ты такая красивая, такая белотелая, пышная. А я — маленького роста, худая, чернявая.

— У тебя самые красивые и самые добрые глаза на свете, а кроме того — восхитительное тело…

— Ты правда так думаешь?

Королева кивнула головой и поцеловала девушку.

— Я так тебя люблю, что не могу к тебе ревновать, — сказала Матильда, возвратив поцелуй.

— Ты и вправду отказалась выйти за него, потому что он незаконнорожденный?

— Просто я совсем не хотела замуж. Я намеревалась постричься в монахини, но моему отцу требуется союз с Нормандией, несмотря на мнение папы по этому вопросу.

— Папа-то почему против?

Мы с Гийомом слишком близкие родственники; если поженимся, то Рим отлучит нас от Церкви, — сказала Матильда и перекрестилась. Анна и все присутствующие женщины тоже осенили себя крестом.

— Папа римский Леон внимает германскому императору, — сказала Адель Фландрская. — Император же не одобряет союз наших двух стран. Но эта свадьба, поверь, состоится, потому как король очень хочет этого. Папа не посмеет отлучить вас от Церкви. Наши лазутчики уверили нас в этом.

В венце из мокрых черных кос, еще более подчеркивавших хрупкость обнаженной шеи, кроткая Матильда опустила глаза.

Какое было разительное отличие меж этими двумя женщинами: одна яркая, одетая в длинное темно-синее платье; пылающие рыжие волосы скручены жгутом на голове и делают ее еще выше. Другая — ростом с двенадцатилетнего ребенка, ярко-красное платье еще более подчеркивало матовый цвет ее лица…

Отказавшись сесть в носилки, обе подруги обнявшись вернулись через поля в замок.

Под огромной столетней липой во дворце замка король, герцог, епископ из Мёлана и граф Фландрский пили вино. При входе дам все, кроме епископа, встали.

— Мне кажется, вы знакомы с королевой? — сказал Генрих, обращаясь к Гийому.

Пунцовый, как платье его невесты, герцог молча поклонился.

— Моя дорогая, герцог Гийом рассказал мне о вашей встрече. Неужели же в вашей стране так принято, чтобы девушки скакали по лесам без сопровождающих?

Многие обратили внимание на приступ раздражения, вмиг овладевший Анной.

Адель пришла на помощь королеве.

— Брат, не сердитесь. Направляясь помолиться в свитое место, королева случайно потеряла свою свиту.

— Странные иногда случаются встречи: направляешься в святые места, а встречаешь мужчину, — пробормотал король.

Солнце медленно садилось у подножия дерева, на коврах были разложены подушки, чтобы дамы могли отдохнуть в тени. Стоял прекрасный летний вечер, наполненный шорохом насекомых и пением птиц. В окрестных полях слышалось пение жнецов. Это был час, когда все в природе успокаивается, когда уставший от зноя рассудок лениво переключается с одного предмета на другой, а расслабленное тело наслаждается свежестью вечера и вином. Все было спокойно. Каждый наслаждался этими минутами, позабыв во время этой приятной передышки былые ссоры, ненависть, зависть, злобу, заговоры, составлявшие повседневную жизнь странствующего двора короля Франции. Раскинувшись на подушках, Анна ощутила сейчас чувственное желание.

Возлежавшая рядом с ней Матильда приподнялась и положила голову королеве на плечо:

— Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты спела русскую песню.

— Попозже… сейчас так хорошо!

— И все же я попрошу Оливье д’Арля — пусть сходит за инструментом.

— Как хочешь, — томно сказала Анна.

Дочь Бодуэна Фландрского встала и что-то прошептала на ухо юноше. Он тотчас бегом кинулся исполнять поручение. Матильда вернулась к подруге. Скоро молодой человек вернулся, неся гусли королевы и свою арфу.

— Королева, а что, если мы споем песню урожая, которой вы меня научили?

Анна взяла в руки гусли и устроилась поудобнее. Взяв несколько аккордов, она запела на родном языке, славя лето, солнце, заставляющее зреть хлеба, а девушек — расцветать. Матильда подтягивала по-русски.

Прошло вечернее оцепенение, улетучились летняя вялость и нахлынувшие было желания. В спокойствии вечера звучала музыка, которая могла растормошить самого неуклюжего рыцаря и самых меланхоличных дам. Привлеченные музыкой, слуги из замка — от стражей до поваров, от кастелянш до служанок, от монахов-переписчиков до садовников, от свинопасов до прядильщиц льна, — все побросали работу и устроились: кто на пороге, кто свесившись из окон или сидя в пыли. Все затаив дыхание слушали высокий и чистый голос королевы, певшей на незнакомом прекрасном языке.

Анна научила Матильду этой песне, и подруга присоединилась к королеве и Оливье, ударяя в ладоши. После этой спели другую, потом еще одну. Была уже глубокая ночь, когда все трое замолчали. Раздались возгласы и аплодисменты. Даже король выглядел довольным, он подошел и нежно поцеловал жену в щеку. Что же касается герцога Нормандского, то он еще не вполне пришел в себя после встречи с безрассудной всадницей, снившейся ему каждую ночь с момента встречи. Обычно весьма словоохотливый, герцог оставался молчаливым, будучи не в силах глаз отвести от той, кого называл Морой.

Все отметили необычное его поведение.

— Гийом, ты смотришь на королеву, как будто она — привидение.

— Можно сказать и так, Генрих.

Король подозрительно посмотрел на него. Он никогда особенно не любил Бастарда из Нормандии, порученного ему Робертом Великолепным еще зимой 1034 года, когда тот отправился во Святую землю (чтобы не просить у Бога прощения за свои многочисленные прегрешения, Роберт Великолепный умер на обратном пути). По словам его казначея Тустена де Дрё, графа де Вексен, Роберта отравили. Похоронили его в июле 1035 года в Ницце, в соборе Нотр-Дам. Казначей, слышавший последнюю волю своего господина, сообщил ее королю Франции, которому также передал от имени усопшего одну из приобретенных им в Святой земле реликвий.

Когда отец умер, Гийому было всего восемь. С тех пор прошло уже шестнадцать лет. Ребенок стал рыцарем, чьей храбростью все восхищались. Король Генрих смог и сам убедиться в его смелости, выказанной в сражении при Вал-де-Дюн летом 1047 года. Тогда французские и нормандские войска одержали победу над армией мятежников, вожди которых хотели устранить молодого герцога. Очень жестокая битва продлилась несколько часов, многие рыцари нашли на поле брани свою смерть. Сам король, выбитый из седла, спасся лишь благодаря прочности шлема, доспехов и вмешательству Гийома, который быстро перерезал горло одному из ополченцев Ренуара де Бикессара, набросившемуся на короля. Несмотря на проявление отваги и преданности, Генрих не мог отделаться от своей подозрительности и враждебности к человеку, опекуном которого был. Герцог также не доверял никому, очень рано поняв, что Генрих не может полагаться ни на кого, а сам он и того меньше. Изнеженный характер короля также весьма раздражал герцога. И вот, чтобы еще усилить их взаимную неприязнь, тот самый человек, которого герцог Гийом так презирал, волею судеб оказался супругом женщины, что была прекраснее всех остальных. Погруженный в свои мысли. Гийом не услышал вопроса короля: