Земное время - Сергей Спасский

6. «С тобой дружили темная гвоздика…»

С тобой дружили темная гвоздикаИ неприметных фиалок полумгла.О сон мой, хлопотунья Эвридика,И ты среди других ко мне пришла.Как странно верить: ты была женою,Твой голос я улавливал извне.Теперь ты стала кроткой тишиноюИ добротою, спрятанной во мне.Не воссоздать лицо твое и тело,О, не спеши, повремени еще.Ты невесомой ласточкой слетелаИ опустилась на мое плечо.Где ж ревность, зависть? — Это клубы дыма,Перенестись нельзя им за межу.О, сколько раз была руководимаДуша тобой. И я тебе служу.До самых недр, до самой сердцевины,До тайного тебе я виден дна.И ты одна мои не судишь вины,И счастье мне прощаешь ты одна.

7. «Ночь за окном пустынна и морозна…»

Ночь за окном пустынна и морозна.Сквозь ледяной сверкающий коверЯрка луна. Я засиделся поздно.Закончим с тишиною разговор.Не просто жить. Но разве, плечи сгорбив,Задохся я под грузом трудных лет?Я полон благодарности, не скорби.Я знаю скорбь. Но скорби в сердце нет.Благодарю судьбу я за благиеЧасы труда, за детский смех вблизи,За голос твой, за руки дорогие,Протянутые мне…Зима, грози,Мороз, крепчай. Я переполнен всеми,Кто с тьмою злобной борется сейчас.И я, как все, — народной нивы семя.И под землей весна разыщет нас.

1943

Царскосельская статуя

Чудо! не сякнет вода…

Пушкин

В эти жестокие дни,В пору, тревогой богатую,Всем привелось пережитьСтолько нелегких потерь.Время ли припоминатьНе человека, а статую,Бронзы холодной кусокКто пожалеет теперь?Но отчего же мне тыЧасто мерещишься, смуглая,В чистой своей наготеНа валуне у пруда?Лип драгоценных венцы,Солнце, как зеркало круглое,Блещет сквозь них,А в прудуТак шелковиста вода.Кроткого неба кускиИ облаков отраженияВытканы ярко на ней.Мостика мрамор упруг.И неумолчной струиНе иссякает движениеИз кувшина, что идяТы обронила из рук.Лоб открывая крутой,Твердой охвачены лентою,Волосы гладко лежат.Лик твой серьезен и тих.Пушкина очаровав,Стала ты ясной легендою.С детства к тебе нас ведетПушкинский радостный стих.Где ты сейчас?Может быть,Сброшена бомбой фугасноюТы на траву. Иль от пульДыры в груди. Иль в плену,Выкраденная, грустишь.И окликаю напрасно я,И не верну я тебя,И на тебя не взгляну.И пересох твой родник.Парк изрубцован траншеями.Вдоль опозоренных залВетер бежит по дворцу.И угловато торчатС их оголенными шеямиВиселицы вместо липНа одичалом плацу.Девушка, ты среди жертвКажешься, самою малостью.Ты ведь не вскрикнешь от ран,Кукла — не кровь и не плоть.Сердце, томясь о живых,Гордостью полно и жалостью.Но не могу я тоскиИ о тебе побороть.Кончится ж эта война.Жизнь нам не будет обузою.В парк воскресающий тот,Верю, вернусь я тогда.Может, ты ждешь?И склонюсьЯ перед пушкинской музою.И, изумленный, скажу:— Чудо, не сякнет вода!

1943

«Мне представлялось, что конца…»

Мне представлялось, что концаДням летним не видать,И светлых вишен деревцаНе будут увядать,И будут яблони шатрыШуршать вокруг меня,Плодов душистые дарыВ листве всегда храня.Но в далях накоплялся гром,И иссякал покой.И обречен был каждый домНад кроткою рекой.И скоро синий дрогнет свод,И рухнет тишина…То был тридцать девятый год.Вступала в мир война.

1944

Под Ленинградом

В суровой почве вырытые норы.Гнилые бревна. Тряпки. Ржавый лом.Бомбежкой вспаханные косогоры.Еще свежа здесь память о былом.Они сидели здесь, зарывшись в недраЗемли российской. Где теперь они?Дрожит кустарник под нажимом ветра.Блестят цветы, как пестрые огни.Край северный, знакомая сторонка,Тебя топтал, тебя калечил бой.Но тканью трав затянута воронка.Земля, ты вновь становишься собой.Ты снова воскресаешь, хорошея,Всегда права и вечно молода.Осыпется ненужная траншея,Окоп размоет тихая вода.Березка затрепещет над рекою,Пугливыми листами шевеля.О, поскорей бы стать тебе такою —Спокойной, щедрой, русская земля.

1944

Той зиме

Перевернулась времени страница.Известно нам, что прошлое, как дым.Меж ним и нынешним крепка граница,Мы издали на зиму ту глядим.Она превращена в воспоминанье,Уже почти не зла, не холодна.Ей вязких красок посвятит пыланьеХудожник на отрезке полотна,Поэт ее перелицует в строчки(О, только б без назойливых длиннот!),И зачернеют в честь ее крючочкиРасставленных по партитурам нот.Ее в театрах раздадут актерам,Партер примолкнет в душной темноте,И скорбным строем, величавым хоромПройдут те дни… И все-таки не те.Лишь иногда, рванувшись тихой ночью,Еще не пробудившись до конца,Я потянусь к ней, различу воочьюЧерты ее священного лица.Прозрачными вдруг сделаются стены,Мороз за горло схватит. И пораБежать на пост. Фугаски бьют. СиреныВизжаньем сотрясают рупора.И в сердце снова ясность и упорство.Сквозь область смерти все ведут пути.И в доме не отыщешь корки черствой.И день прожить — не поле перейти.И только ты меня окликнешь рядом:«Опомнись, что ты?» Близится рассвет.Лишь шепчет дождь над спящим Ленинградом.И хлеба вдоволь. И блокады нет.

1944

V

Из цикла «НАД МОРЕМ»

«Поговорим о море, о его…»

Поговорим о море, о егоСуществовании неизмеримом,Подвижном, непрестанно вновь творимом.Поймем его живое вещество,Рождающее пред глазамиИ исчезающее вдалекеИ славословящее голосамиВолн, расстилающихся на песке.

Оно не близко, и не то чтоб в окнаМерцало световою пеленой,Но свежих пен курчавились волокнаТам, под горой отлогой и лесной.…Навесы сосен. Медной чешуеюотсвечивают ржавые стволы.Песок — голубоватою золою,И душен вязкий аромат смолы.И вереска лиловые пылинки,И губчатая мякоть мхов легла.Лощинки, где малина, и долинки,Где трав клубится трепетная мгла.Здесь поутру, ступая осторожно,Идешь среди порхающих теней.Здесь все неприкровеннно, все не ложно,И, что ни шаг, до самых недр видней.Ты сбросил оболочки мыслей прежних,Уйдя от городского бытия,И по откосу пенится орешник,В овраге — колокольчики ручья.И вот он сам, весь будто огонькамиОсыпанный, упруг и неглубок.Он проскользнет, как рыба, под рукамиИ спрячется в укромный желобок.И все небесным ясным океаномОбъято. Мы на дне. И видном —Там облака, подобные полянам,Плывут, или подобные холмам.От их возникновенья и полетаБеззвучного — такая лень в груди…А под ногой зачмокали болота,По рыхлым кочкам их переходи.И наконец среди сплетенных ветокБлеснет навстречу синее окно.То — к морю ты выходишь напоследок.Весь горизонт свободен. Вот — оно.

«Забудь, что жизнь — забот нагроможденье…»