Земное время - Сергей Спасский

«Вот еще…»

Вот ещеО как тихо упасть имГлазам в глазаЭто грусть или нетЭто за выстроенным ночью счастьемФонарями в душе выжжется следТолько фонариА слова теКакими сердце закуталиУснуть будто в маленькой детской кроватиА слова умрут лиРазве знаюЗавтра выцветшие грустьюМожет взгляды прошепчут шелестяНетКогда тяжелое солнце от истока к устьюМедленно день сквозь город протянетИ дугами трамваем небо расколетсяПовисшее на крышах без силМожет забуду твое лицоЗабуду что кого-то как-то любилА сейчас глазаУпасть илиБудто листья расыпьО скорейМожет за выстроенным ночью счастьемПо душе только след фонарейВ сердце положишь слова тыГрустьВозьми и распой самИ небу не снять закатаСхватившего город поясомНе любишьИ ни словаИ хрупкоШаг на плитах в последний раз твойДаже рот телефонной трубкиНе зажать целующимЗдравствуйИ молчат вечераВедь не о чемВставить в крыши куски созвездийВедь фонарям как певчимНе вспыхнуть что где-то есть тыИ ленивых дней вороша комКак забытьУлыбнулась и нетМилаяШаг за шагомДуша шурша погрустит тебе вслед

Ноябрь

Я никогда не понимал острейСтеклянный блеск янтарных фонарейНад мокрой, лакированной панелью,Когда в пространстве хмуром и сыромРазвёрнуто угрюмым ноябрёмДождя мерцающее рукоделье.Над головою облачная тьма.И тягостные вздыбились дома,Вжимаясь в ночь хребтами. И нередкоОбдав белёсым мертвенным лучом,Вдруг прострекочет трепетно (о чём?)Автомобиля быстрая каретка.Да за углом ударится в гранитРассыпчатая оторопь копыт,Да чей-то шаг по мраку шорхнет глуше.И глохнет ночь. Как странно всё. И кто,Ужель я сам, закутанный в пальто,Здесь осторожно огибаю лужи.О, тесная, исхоженная явь.Мир каменный. Но замолчи, оставь,Душа, свой страх. Ведь я ж не знал заране,Что я умру. И вот моя пораТеперь брести, читая номераНемых домов в прохладном смертном стане.

Балерина

Словно взветренное пламя,Словно тонкая стрела,Ты взовьёшься перед нами,Окрылённа и светла.Телом сильным и послушнымРасскажи судьбу своюВ этом шёлковом и душном,Нарисованном раю,Где торгуются корсары,Где небесный парус синь,Где в смятеньи сбились парыМореходов и рабынь.Пусть мелькнёт клинок кинжала,Вся любовь твоя пока —Только струи покрывала,Быстрый поворот носка.И взбегает у подмостокСкрипок трепетный прибой.И мерцает пёстрый воздухПод взволнованной рукой.Гнись. И снова выпрямь тугоСтебель вздрогнувшей ноги.Поджидающего другаОсторожно обеги,Будто птица небо чертит, —И тебя под струнный спорПроведёт к прозрачной смертиПалочкою дирижёр.И задёрнут тяжкой тканьюТвой игрушечный мирок.Но растут рукоплесканья,Но дрожат воспоминаньяВ лёгких переборах строк.

1923

Поэт

Бегучие звякают счёты.Поскрипывает карандаш.О, мареву этой работыПо капле всю душу отдашь.И бьёт «Ундервуд» за стеною.Так вот и трудна, и грубаВнезапная перед тобоюСпокойно раскрылась судьба.Её ли ты видел? Она ли,Как парус на синем пруду,В налитые золотом далиКлонила крыло на ходу?О, сердце, в тревоге не дёргай.Ну, что же, пускай посидитЗа лаковой ровной конторкойСтроитель, поэт, следопыт.В нахмуренном мире, и здесь онЗа пасмурным мороком делБезумным предчувствием песенДо самых висков холодел.И губы ссыхались в тревоге,Как будто на буйном ветру,И рвались неровные строки,Едва прикасаясь к перу.Поэзия, так за решёткой,На каторге и на войнеТяжёлой и звучной походкойТы всё-таки сходишь ко мне.И блещет такая свобода,Такая звенит синева,От крови летучего ходаВстают, задыхаясь, слова.Упорствуй же, мерный и долгийЧасы оплетающий труд.Бегучими счётами щёлкай,В сухой колотись «Ундервуд».О, как я настойчиво строюИ в тусклом обличьи раба.И дышит горячей зарёюНад крепнущим сердцем судьба.

1923

Рассвет

Метался день. Копыта били камень.Трамвай бряцал железом и стеклом.И билась ночь под гнутыми смычкамиВ цветном кафе над залитым столом.И — отошла. Отвеялась. Довольно.Ни обольщений, ни обиды — нет.Иду домой. Всё — просто. Всё — не больно.В просторном небе яснится рассвет.Он просквозит молочно-синим паром.И, лёгких листьев распустив волну,Как хорошо отчаливать бульваромВ его внимательную вышину.Да, счастье — вот. Ему нельзя быть ближе.Его язык прозрачен и знаком.Оно молчаньем высветляет крышиИ на лицо ложится ветерком.

1924

Монолог

Привычная крепнет раскачкаСлогов, восклицаний. И хромМой замысел бродит, испачкавБумагу вертлявым пером.Всё ищет, придраться к чему бы,И рифмой в кармане звеня,Как будто монету на зубыОн пробует качество дня.И по оболочкам явленийПроводит рукой. А в окнеНоябрь шелестит в полусне,Завяз между крыш по колени,А дождь, словно иглы, колюч.Сырь. Ссоры ветров. Свалка туч.Истлело столетий наследье,И снова в ворота столетьяСкрипичный вставляется ключ.Ну что же? Товарищи, те, ктоМне смежен по этим годам,Мы — брёвна и мы — архитектор,Смелей же по свежим следамЕщё не пришедших событий,Что с ружьями ждут за углом.Мы все в этой гневной орбите,Мы скручены общим узломИ нам разрубать его вместе.А тучи вдоль мокрых дворовПо вётлам, то трубам предместийПолзут на колёсах ветров.Цыганский обоз. ПеребранкаТрамваев, зашедших в тупик,А дождь говорлив, как шарманка,День, будто о помощи крик.Товарищи! Песни для бояЗатянем в шинели сукно.Я с вами! Мы с памятью — двое.А память и совесть — одно.

Говорит безработный

Я стою. Две руки у меня,Две ноги. Не урод. Не калека.Я родился с лицом человека.Разве мир для меня — западня?Разве кровь моя — странная смесьИз особенных шариков в теле,Что я должен быть съеденным. Весь.Чтоб лишь кости в зубах прохрустели.Разве жизнь я не смею беречь?Я — не волк, не крапива, не камень…Я вскопал эту землю руками.У меня — расчленённая речь.Впрочем, дело не в доводах. СпорНе о точном значеньи понятья.Я без крова, без платы, без платья.Я сметён, словно мусор, на двор,Выдран сорной травою из грядок,Слит в трубу загрязнённой водой…Если это законный порядок,То — к расстрелу порядок такой.Если это по смыслу науки,Я не спорю. Я жду. И молчу.И мои безработные рукиПоднимают винтовку к плечу.

«День обнесли тёмных сосен перила…»

День обнесли тёмных сосен перила.Жёлтые сваи. Слоистая хвоя.Неба здесь больше обычного вдвое.Озеро верхнюю синь повторило.Речка дрожит нарезною уздечкой.Гор задремали нагретые крупыВ упряжи струй. Как зажжённые свечкойВоздух мне сушит ленивые губыНе для раскаянья, не по заслугам,Здесь для поступков иные мерила.Брёвна на волнах. Фаянсовым кругомНебо. И озеро синь повторило.Убраны склоны прилежной травою.Жизнь моя рядом — доверчивой тенью.Горы висят вопреки тяготенью.Неба здесь больше обычного вдвое.

«Я подымался по ступеням…»