Полина - Александр Дюма

Все стояли, молча переглядываясь: в этом человеке было что-то необыкновенное, приковывавшее невольное внимание. В нем был тот могучий дух, который природа, как бы по капризу, любит иногда заключать в тела, кажущиеся слишком слабыми, чтобы выдержать такую силу. Казалось, он был создан из противоположностей. Тем, кто не знал его, он представлялся слабым, вялым, болезненным; для друзей же это был железный человек, не знающий усталости, превозмогающий всякое волнение, укрощающий любую потребность. Поль видел, как он проводил целые ночи за картами или в шумном застолье, а на другой день, когда его товарищи по пирушке или игре спали, отправлялся, не отдохнув ни часу, на охоту или на прогулку с новыми спутниками, утомлял их, как и первых, но сам не проявлял никаких признаков усталости, разве только по лицу его разливалась бледность и усиливался обычный его сухой кашель.

Не знаю отчего, я слушала эти подробности с чрезвычайным интересом; без сомнения, сцена, происшедшая при мне, хладнокровие графа, проявленное им на охоте, недавнее волнение, испытанное мной, были причиной того внимания, с которым я слушала все, что рассказывали о нем. Впрочем, самый искусный расчет не помог бы изобрести ничего лучше этого внезапного отъезда: некоторым образом он превратил замок в пустыню — так велико было впечатление, произведенное уехавшим на его обитателей.

Доложили, что обед готов. Разговор, прерванный на некоторое время, возобновился за десертом; как и до этого, центром внимания был граф. Тогда — то ли потому, что это постоянное внимание к одному показалось обидным для других, то ли действительно многие качества, приписываемые ему, были спорными, — начался небольшой спор о его странном образе жизни, о его богатстве, источника которого никто не знал, о его храбрости, которую кто-то из собеседников приписывал искусству обходиться со шпагой и пистолетом. Тогда Поль, естественно, принял на себя роль защитника того, кто спас ему жизнь. Образ жизни графа Ораса был таким же, как почти у всех молодых людей; богатство он получил в наследство после смерти дяди его матери, жившего пятнадцать лет в Индии. Что касается его храбрости, то этот предмет, по мнению Поля, вообще не был спорным, потому что граф доказал свое мужество не только на многих дуэлях, выходя из них почти всегда невредимым, но также и в других случаях. Поль рассказал тогда о многих из них, но один особенно сильно поразил меня.

Граф Орас, приехав в Гоа, не застал в живых своего двоюродного деда; но завещание было сделано в его пользу, и никто это не оспаривал, хотя двое молодых англичан, родственники покойного (мать графа была англичанка), были наследниками в такой же степени, как и он; таким образом, граф стал единственным обладателем всего состояния, оставленного умершим. Впрочем, оба англичанина были богаты и находились на службе, занимая высокие чины в британских войсках, составлявших гарнизон Бомбея. Итак, они приняли своего кузена если не с радушием, то, по крайней мере, с учтивостью, и перед отъездом графа во Францию дали в его честь прощальный обед, пригласив на него своих товарищей, офицеров полка, в котором они служили.

В то время граф был моложе четырьмя годами и с виду казался не старше восемнадцати лет, хотя ему было уже двадцать пять. Изящная фигура, бледность лица, белизна рук делали его похожим на женщину, переодевшуюся мужчиной. Поэтому при первом взгляде на него английские офицеры составили мнение о храбрости своего собеседника по его внешнему виду. Граф, со свойственной ему проницательностью, сразу понял произведенное им впечатление и, убежденный в том, что хозяева хотят посмеяться над ним, был настороже, решив не оставлять Бомбей без какого-нибудь воспоминания о себе. Садясь за стол, молодые офицеры спросили своего родственника, говорит ли он по-английски. Граф, зная этот язык так же хорошо, как свой собственный, отвечал скромно, что он не понимает на нем ни одного слова, и просил их, если они желают, чтобы он принимал участие в их разговоре, изъясняться по-французски.

Это объявление дало большую свободу собеседникам, и не подали еще первого блюда, как граф заметил, что он стал предметом беспрестанных насмешек. Однако он принимал все услышанное им весело, с улыбкой, только щеки его стали бледнее и два раза зубы его ударились о край бокала, который он подносил ко рту. За десертом с французским вином шум удвоился и разговор коснулся охоты. Тогда спросили графа, за какой дичью и каким образом он охотился во Франции. Граф, решив продолжать свою роль до конца, отвечал, что он охотился с легавыми на куропаток и зайцев в долинах, иногда с гончими на лисиц и оленей в лесах.

«О! — смеясь, сказал один из собеседников. — Вы охотитесь на зайцев, лисиц и оленей? А мы здесь охотимся на тигров».

«Каким же образом?» — спросил граф с самым простодушным видом.

«Каким образом? — отвечал другой. — Мы садимся на слонов и берем невольников: одни из них, вооруженные пиками и топорами, закрывают нас от зверя, другие заряжают ружья, а мы из них стреляем».

«Это, очевидно, прекрасное удовольствие», — отвечал граф.

«Очень жаль, — сказал один из молодых людей, — что вы уезжаете, милый кузен… Мы могли бы доставить вам это удовольствие».

«В самом деле? — заметил Орас. — Мне очень жаль упустить подобный случай; впрочем, если не нужно долго ждать, я остаюсь».

«Это чудесно! — ответил первый собеседник. — В трех льё отсюда, в болоте, идущем вдоль гор и простирающемся от Сурата, живет тигрица с тигрятами. Индийцы, у которых она похитила овец, только вчера уведомили нас об этом; мы хотели подождать, пока тигрята подрастут, чтобы охотиться по всем правилам, но теперь, имея прекрасный случай угодить вам, мы сократим назначенный срок на две недели».

«Чрезвычайно признателен вам, — сказал, кланяясь, граф, — но действительно ли есть тигрица или только так думают?»

«Нет никакого сомнения».

«И знают точно, в какой стороне ее логово?»

«Это легко увидеть, взойдя на гору, откуда открывается болото; следы ее можно заметить по изломанному тростнику: они все идут от одной точки, как лучи от звезды».

«Хорошо! — сказал граф, наполнив свой бокал и встав, как будто предлагая здравицу. — За того, кто решится убить тигрицу в ее логове, на глазах ее тигрят, один, пешком и без другого оружия, кроме этого кинжала!»

При этих словах он выхватил из-за пояса невольника малайский кинжал и положил его на стол.

«Вы сумасшедший?» — спросил один из офицеров.

«Нет, господа, я не сумасшедший, — сказал граф с горечью, смешанной с презрением, — и в доказательство повторю свой тост. Слушайте же хорошенько, чтобы тот, кто захочет принять его условия, знал, к чему обязывает себя, осушив свой стакан: за здоровье того, говорю я, кто решится убить тигрицу в ее логове, на глазах ее тигрят, один, пешком и без другого оружия, кроме этого кинжала!»