Лето столетия - Виталий Орехов

Часть III

Лиза скоро будет

– Лиза скоро будет! Лиза Шпак! – Лев Иванович, даром, что под семьдесят, ходил по всей комнате, громко ступая на крашеные половицы. Посуда тряслась, и солнечные зайчики танцевали по всей стене. – Я говорил, что приедет, сама же мне писала в мае! И вот Ольга Дмитриевна сказала, что приехала Лиза! Звёздочка наша!

– Да успокойся ты, Лёвонька. – Настасья Прокловна переживала за мужа. – Чай, не мальчик уже!

Может показаться, что она приревновала супруга к молодой женщине, но это было просто невозможно, и, если бы кто-то сказал это чете Ниточкиных, они бы вместе от души рассмеялись.

– Теперь все в сборе. Как же хорошо! Как же, Настенька, я люблю Лизу, какая же она у нас умничка! – Лев Иванович удовлетворённо сел в кресло, покрытое белым кружевным чехлом.

Лев Иванович Лизу действительно сильно любил и поэтому на фоне других дачников выделял её особо. В первую очередь это объяснялось тем, что Лиза была учёным. Настоящим, увлечённым, таким, каким, по мнению Льва Ивановича, учёный быть и должен. Её увлечённость историей была на грани фанатизма, в Ленинской библиотеке она была как своя, на раскопках могла руководить археологической бригадой с утра и до позднего вечера. И её все слушались!

Лиза сама с невероятной нежностью и любовью отмывала черепки («черепушечки», как она их называла) в камералке, не отрывая от них взгляда. Она говорила студентам, что отличить керамику от камней в земле очень просто – керамика глаже, правильнее, а самое главное – теплее камня, в ней, уверяла она, тепло веков, тепло человеческих рук, сотни лет назад на гончарном круге вылепивших из бесформенной глины произведение искусства или просто ремесленную поделку. Конечно, Лиза знала, что керамика действительно ощущается пальцами теплее, чем камень, из-за большей удельной плотности и теплопроводности естественной породы по сравнению с глиной. Но ей нравилась её теория.

Кроме того, Лиза была просто красавица. А Лев Иванович, как человек умный и чрезвычайно образованный, эстетику природы очень ценил. Он видел прекрасное в своих травках, в математически гармоничных соцветиях боярышника и, конечно, в красоте женского образа. Это было абсолютно нейтральное наслаждение философа красотой, с позиции умудрённого опытом и жизнью человека. Ну, и кроме того, Лев Иванович верил Чехову, который утверждал, что, как известно, в человеке всё должно быть прекрасно.

И так думал не только Лев Иванович. Лизу полюбила и Настасья Прокловна. Но совсем по-другому. Будучи далеко не глупой женщиной, Настасья Прокловна понимала и принимала восторженные взгляды Льва Ивановича. Ей Лиза нравилась примерно так же, как говорят пожилые дамы про молодых женщин. – потому что та была «положительная девочка». А Лиза была положительна во всём. Она любила дело, которым занималась, любила науку: историю и археологию.

Мало кто понимал её любовь к древностям, родители лишь восхищались, читая про неё в газетах. Лизе было всё равно. Всё, что ей было нужно, – свобода. А тогда, только занимаясь наукой, можно было обрести свободу. Лиза, конечно, не была дурой, она прекрасно понимала, в какое время ей довелось жить. Позже, в мемуарах, написанных в конце «оттепели», в 1960-х, она признается: «Мы были рабами. Но самыми счастливыми рабами на свете. Мы боготворили своего поработителя, обожали страну и свой рабский труд. Даже те, кто был низведён до уровня скота, не мог и мыслить о лучшей доле, кроме как отдать свою жизнь и свою смерть за своё рабство. Мы были согласны на это. И, поверьте мне, никогда я не была счастливее. И никто не был».

Её мемуары были изданы у нас в стране только в самом конце «перестройки» крошечным тиражом. В конце 1980-х никому уже не было дела до дневников женщины, когда-то подающей большие надежды, а потом ставшей великим археологом.

Лиза приехала

Лиза приехала, как и большинство, на поезде. Её встречал Хвостырин. Жара стояла страшная, поэтому он был в светлой льняной панамке и лёгком костюме. Ему всё равно было жарко, и испарина выступила на его морщинистом лбу. Лиза легко соскочила с подножки вагона, опираясь на неловко подставленную руку Хвостырина, и оказалась внизу. Она жару переносила гораздо легче.

– Ах, Иван Антонович, а я с Каспия! Только вчера прилетела!

Хвостырин не имел ни малейшего понятия ни об античной культуре, ни о позднейших цивилизационных пертурбациях обширного региона между Чёрным и Каспийским морями, в настоящее время находящегося под властью нескольких государств.

– Это дальше Херсона, Лиза? – только и спросил Иван Антонович, знавший, что Лиза иногда ездила на дальние юга копаться в земле. Он даже немного смутно представлял зачем.

– Конечно, – не стала спорить Лиза.

Лиза и Хвостырин медленно шли по тропинке по направлению к Вершкам. Солнце играло в листьях деревьев и среди некошеной травы. Косить запрещал Хвостырин. Ему нравилась эта управляемая дикость тропинки, нравилось, что растения как будто подчиняются его воле, а красота естественности будоражила его деревенскую в общем-то душу.

Птицы весело пели, пока они шли, Лиза улыбаясь, а Хвостырин – зевал.

– Какие новости, Иван Антонович? – звонко спросила Лиза.

– Да как-то… – начал Хвостырин, думая увильнуть от ответа. Что говорить, он не знал: новости, конечно, были, но больше толки да слухи, да стоит ли рассказывать о них только приехавшей Лизе.

– Хлеб теперь не с Щёлковского завода в столовой, а с Московского. Ближе везут, свежее хранится.

– А… – не слушая, сказала Лиза. Она смотрела на растущие высокие сосны чуть поодаль. От них тоже будто веяло летним теплом, а временами можно было вдохнуть запах свежей сосновой смолы.

– А новенькие есть кто? Мне Лев Иванович писал, что приехали в этом году.

– Как же… Семья Калаверцевых поселилась в двадцать первом домике. Их трое – муж и жена с ребятёнком. Пожарные, значит, из-под Москвы. Айсур ещё, казашка, помнишь, 17-й стоял пустой. Вот, значит, зимой отремонтировали, как новенький, одна в нём живёт барыней, а то смены-то их пустовали все… А вот и она идёт впереди! – Хвостырин как-то неопределённо показал рукой вперёд.

Лиза была подслеповата, но при ходьбе очки не носила. Долгие вечера в библиотеках и дома, частые переезды и генетическая предрасположенность (её мать была слепа от рождения) отнюдь не способствовали чёткому зрению. Она смотрела вперёд и видела, как что-то движется на неё, скорее всего фигура человека, но точнее сказать не могла.

Она была готова познакомиться с казашкой (тем более что казахов она знала как ответственных работников на раскопе), но перед ней появилось совсем другое, знакомое по летним отпускам лицо.

– Лиза! – Семёнов ускорил шаг. Тропинка была узка, и видеть, кто идёт за ним, было невозможно. – Товарищ Хвостырин, что же вы молчали! Разрешите обнять Лизу! – И, не дожидаясь никакого разрешения, Семёнов крепко прижал девушку к груди. Он был уверен, что Лиза тоже очень рада была его видеть.

– Раздавишь, Витюша! Привет, привет тебе, дорогой! – Лиза неловко высвободилась из объятий красноармейца.

– Отставить раздавливание! – Семёнов разжал объятия и три раза поцеловал Лизу в щёки. – Ах, как я рад видеть тебя! Ниточкин боялся, что не приедешь.

– Как же, боялся он. Не приехала, прилетела! Из самой дальней дали. А ты, – она пристально посмотрела на Семёнова, – выглядишь прекрасно! Улыбаешься, светишься счастьем! И меня Хвостырин обманул, сказал, что новенькая это идёт. Видать, слеп стал, как крот. Как я, в общем! И то я сразу увидела, что ты широко шагаешь, с кем тебя спутать, а…

– А это, должно быть, я… – Лиза ещё не докончила, а Семёнов, лукаво улыбаясь, сделал шаг в сторону, в самую гущу некошеной травы, и пропустил вперёд себя Айсур. Её черные волосы блестели на ярком солнце. – Здравствуйте, меня зовут Айсур. Лиза внимательно посмотрела на незнакомку. Тонкие её черты были изящны, а раскосые глаза – по-восточному мудры. Они смотрели прямо и, казалось, всё понимали. Лиза видела женщину из другого мира – из мира сказок и тайны. Ах, как разительно они отличались друг от друга! Одна – вылитая Любовь Орлова, с золотыми кудрями, спадающими на плечи, голубыми глазами, в походных брюках, похожих на кавалерийские, и шёлковой блузе. Айсур стояла перед ней в тёмно-синем летнем платье. Её руки были ухоженны, тонки и нежны: очевидно, что уже очень давно они не знали тяжёлой работы, связанной с землёй. Лизе же приходилось, бывало, в жару копать глинистую землю вместе со всеми. Она невольно застеснялась, но живо вспомнила, что не в той стране живёт, чтобы прятать трудовые мозоли. Она смело, почти с вызовом протянула руку казашке:

– Здравствуйте, Айсур! Я очень вам рада!

– Здравствуйте, Лиза. Виктор… Многие рассказывали о вас. Я счастлива познакомиться с вами. Для меня честь жить по соседству с великим советским археологом. – Айсур чуть смущённо улыбнулась.