Колдунья - Сьюзен Флетчер

Полная стыда, я убежала. Весь день пряталась в ильмовом лесу, сжавшись в комок у поваленного дерева, а когда пошла в сумерках домой, не заметила корень под ногами и упала. Плечо отчетливо щелкнуло. А потом появилась боль, острая, горячая боль, так что я приковыляла к Коре с сильно искалеченной правой рукой — плечо было вывернуто вверх и наружу. Я стонала на ходу. «Это месть поросенка», — сказала Кора холодно и нажала на кость, вставив ее на место. Еще один щелчок. Сверху она приложила душицу, авось поможет.

Все на свете растет. В тот год был хороший урожай. В кошельке Коры весело звенели монеты, потому что сытые женщины рожали много детей. В основном она продавала пиретрум девичий, чтобы роды прошли легко. Окопник высушивал старое молоко. Еще она отсылала меня за папоротником и учила, как его срезать — одним ударом, думая о хорошем. Папоротник обладает темной силой, которая используется, как известно, для тайного очищения женщины.

Звери тоже решили завести детей — появились телята и цыплята, они мычали и пищали. Еще полосатая кошка, ее соски были размером с человеческий палец, она давала себя гладить и мурлыкала при этом. Хорошая кошка. Но однажды, когда облетали одуванчики, я увидела ее лежащей на земле. Рядом стояло ведро, мистер Фозерс в своей неизменной шляпе пристально глядел в него, а я думала: «Почему эта славная полосатая кошка не шевелится?» А потом меня обуял такой страх, что я бросила одуванчик и побежала. В ведре я увидела воду и пятерых темных новорожденных котят, они мяукали и боролись за жизнь. Их лапки скребли металл, а глазки были закрыты. И я опрокинула ведро, сказав: «Не умирайте!» Они покатились к своей матери, которая была мертва и уже не мурлыкала.

Когда я принесла их домой, Кора спросила: «Что с ними? Такие маленькие…» И потом прошипела, понизив голос: «Кто это сделал?» У нее была своя причина ненавидеть того, кто топит других.

Мы уложили котят неподалеку от огня. Мы капали им на язычок коровье молоко. Я пела малышам старые песенки, а Кора все повторяла: «Как он мог? Как он посмел? Жизнь есть жизнь — любая жизнь…» Она прищуривала глаза, услышав его имя. Пнула чайник, и тот выкатился наружу. Но она смягчалась, когда гладила котят и чувствовала, как шершавые язычки лижут ее руку. Мистер Фозерс ненавидел животных, но мы — никогда.

Они выжили, все пятеро. Должны были утонуть в день, когда облетали одуванчики, но выжили. Они быстро повзрослели, превратившись в пепельно-серых кошек с глазами цвета мяты, и они терлись о наши подбородки, задрав хвост. Мне нравилось, когда мягкая кошачья голова бодалась с моей. Со временем они научились вынюхивать рыбу в тростнике. Я помню их такими — сидят высоко на стропилах, хрустят костями выбросившейся на берег рыбы, а носы серебристые от налипшей чешуи.

Возможно, мне не нужно было спасать их, тех кошек. В конечном итоге они принесли нам к порогу кое-что похуже, чем мертвую мышь.

Мистер Фозерс начал войну. Наверное, ему не понравилось, что я спасла их. «Кошки? — сказал он. — С зелеными глазами?» И начал наговаривать на меня, например, что я скакала по болоту. Или что однажды в сумерках я превратилась в птицу и всю дорогу домой оглашала воплями ильмовый лес. «Ее правая рука была крылом! Богом клянусь!»

Вот так все и началось. Мелочи, что когда-то предвещали появление разбойников, — безлунные ночи или червяки в муке у мельника — больше не означали появление разбойников, потому что те были мертвы. Где же враг? Как найти виноватого?

Поначалу люди побаивались давать волю языку. Но из-за короля стало только хуже. Настоящие беды начались в том году, когда Яков сбежал во Францию, а на его место пришел Оранский, протестант в черном парике. Он уселся на трон, еще теплый после Якова, и Англия назвала это «славным». «Что за славная революция!» — говорили люди. Но Кора так не думала. Она закусила нижнюю губу. Она долго, очень долго смотрела на звезды. Однажды ночью я подергала ее за рукав.

«Что все это значит?» — спросила я.

Она тряхнула головой и сказала:

«Беда пришла — вот что это значит. Короли всегда приносят беду».

Так и случилось. Потому что из-за короля вскипела кровь. Воздух стал густым и тревожным, и как поворачивается флюгер, повинуясь воле ветра, так и глаза все чаще обращались к домику в зарослях остролиста у ручья.

С каждым днем становилось все хуже.

Ежедневно случались всякие мелочи. Родился теленок с четкой и яркой белой звездой на голове. Очень красиво. Но ведь что странно — пошли разговоры. «Меченый теленок, — шептались люди. — Как необычно». А потом на мистера Доббса, на чьем поле пасся теленок, напал сильнейший чих. Кора сказала, что просто воздух наполнен цветочной пыльцой, но никто так не думал. И сова хрипло ухала с церковной башни в полночь, и вишня на дереве была кислее, чем в прошлые годы. На горбатом мосту видели крысу. А в конце лета, когда в знойном безветрии небеса вспыхнули грозой, мистер Ветч оставил жену и подарил свою любовь полногрудой светловолосой девице, которая продавала ленты в Хексеме. Миссис Ветч была в смятении. «Он просто спятил! — причитала она. Заламывая руки, выла на всю улицу: — Это колдовство! Безумие!»

Все это происходило у нас с Корой на глазах.

«Конечно же, это ее рук дело!» — прошептала она. И покосилась на громыхающие небеса.

А на следующий день зазвучало слово «ведьма».

«Шлюха», — произнес мистер Фозерс, когда моя мать проходила мимо.

В церкви мистер Пеппер делал все, что в его силах. Он говорил: «Все мы дети Божьи, и Он любит нас одинаково». Но это ничего не изменило. Это не успокоило Кору, которая стояла снаружи в ту ночь. Она бормотала: «Что приближается? Что-то приближается, я чувствую». Потом мистер Фозерс заявил, что Кора украла его серую кобылу в ночь полнолуния. Он сказал, что лошадь отрастила крылья и моя мать летала на ней к дьяволу и обратно. Крылатая лошадь? Скорее, крылатая ложь. Но он стал запирать кобылу в каждое полнолуние и ездил на гнедом кобе. Тот шарахался от любой тени и храпел, но мистер Фозерс предпочитал рисковать собственной шеей на гнедом жеребце, чем бессмертной душой — на кобыле.

Ненавидел ее? Кору? О да.

Я не знаю почему. Возможно, из-за красоты. Из-за ее силы. Из-за мудрости, которая была столь велика, что я чувствовала ее, когда Кора проходила рядом: ее мудрость касалась моей кожи, как дыхание. Может, Фозерс слышал о ее свиданиях с незнакомцами у римской стены и страстно желал быть одним из этих мужчин? Развязать ее лиф в темной северной ночи? Но как бы он смог? Он же был женат и благочестив. Да и моя мать не разрешила бы ему. Она сказала, что он смахивает на курицу — с болтающимся подбородком и таким взглядом, словно все на свете можно просто склевать. «Гадкий человек, — говорила она. — Омерзительный».