Колдунья - Сьюзен Флетчер

Сьюзен Флетчер

КОЛДУНЬЯ

Тем, кто был там

В тот день, когда работа бульдозеров на сланцевом берегу вызвала два опасных оползня, я услышала неожиданное предположение: якобы это случилось потому, что рабочий потревожил могилу Корраг.

Она была знаменитой колдуньей из Гленко… Интересно то, что, несмотря на дурную репутацию этой женщины, ее тело должно было упокоиться на погребальном острове Эйлин-Мунде. По словам местных жителей, как бы ни бушевало море, оно обыкновенно успокаивалось, чтобы допустить лодку к месту захоронения. В случае с Корраг шторм не прекратился, пока наконец ее не похоронили рядом с тем местом, где сейчас проходит дорога. Надо сказать, в Хайленде острова очень часто использовались для погребения.

Следует помнить, что волки в этих краях исчезли гораздо позже, чем в южных землях.

Леса учат лучше книг. Животные, деревья и скалы откроют тебе то, чего ты не найдешь нигде.

Эдинбург

18 февраля 1692 года

Джейн, я не могу припомнить такой изнуряющей зимы. Вот уже несколько недель меня окружают лишь лед да буран. Жестокий северный ветер проникает в комнату и колышет пламя свечи, у которой я пишу это письмо. Он задувал ее уже дважды. Мне стоит поторопиться, пока она не погасла совсем.

Я хочу сообщить тебе новости — скверные, как погода за окном.

Эдинбург дрожит и кашляет, а еще там слышен шепот. В переулках и лавочках вполголоса сплетничают о вероломстве и резне в диких областях Хайленда. Смерть всегда жестока в тех краях, но я слышал, что эти убийства были особенно бесчеловечны. Говорят, был вырезан целый клан. Гости напали на хозяев и закололи их в их же собственных постелях.

Это отвратительно само по себе. Но это еще не все.

Джейн, я слышал, это сделали солдаты.

Ты лучше любого другого знаешь мои убеждения. Ты знаешь мое сердце, и если это правда — если руки солдат совершили кровавое деяние, — тогда, без сомнений, то был приказ короля (или принца Оранского, самозванца, ведь я не могу назвать его своим королем).

Я должен отправиться в ту долину. Говорят, это дикие, глухие места, и нет сомнений, что в сию пору года они занесены снегом, но таков мой долг. Я должен выяснить все, что смогу, и обнародовать добытые сведения, любовь моя, потому что, если за чудовищным злодеянием стоит Вильгельм, мой рассказ может послужить становлению нашего дела и свержению узурпатора. Все, чего я желаю, как тебе известно, — это возвратить на трон подлинного короля.

Молись об успехе моего предприятия. Проси Господа о его безопасном и должном исходе. Молись о жизни всех наших братьев, ведь мы подвергаем себя огромной опасности во имя Его. И помолись еще о погоде, хорошо? Меня мучит кашель из-за проклятого снега.

Свеча оплывает. Пора заканчивать письмо, или скоро придется писать у пламени очага, а его света недостаточно для моих глаз.

Глава 1

I

Или я буду думать о том, что услышала от него.

В свои последние минуты покоя я буду думать о тех мгновениях, когда он был рядом. О том, как нежно сказал «ты»…

Кто-то называет это место темным — словно среди холмов нет ни капли доброты. Но я знаю, что там было добро. Я взбиралась на заснеженные вершины. Я припадала к озеру и пила из него, а мои волосы плавали в воде, и я поднимала голову, чтобы увидеть, как опускается туман. В чистую морозную ночь донесся волчий вой с горы Бидеан-нам-Биан, хотя мне говорили, что все волки ушли из этих мест. Это был такой долгий, печальный зов, что я прикрыла глаза, чтобы послушать его. Думаю, волк оплакивал свою смерть или наш конец — будто бы знал. Те ночи не были похожи на остальные. Холмы чернели на фоне темно-синего полотна звездного неба, как вырезанные из ткани. Я видела звезды и раньше, но они никогда не были такими.

Вот какими были ночи в долине. А днем это было царство скал и облаков. Днем я бродила среди зелени и собирала травы на болотах, а потому руки мои покрывались пятнами. Я вечно промокала до нитки и пахла торфом. Олени ступали своими тропами. Я тоже ходила по ним или устраивалась отдохнуть на оленьих лежках, еще не успевших остыть. Я смотрела человеческими глазами на то, что видели черные звериные глаза. Те дни были сотканы из мелочей. Как речные потоки, разделяющиеся, чтобы обогнуть скалу, и соединяющиеся вновь.

Место не было темным. Нет.

Мне приходилось искать ее — темноту. Приходилось сталкивать валуны с их насеста или забредать в пещеры. Летние ночи такие яркие, так наполнены светом, что я сворачивалась в клубок, как мышь, закрывала глаза руками, и только так мне удавалось обрести хоть немного темноты, чтобы поспать. Я даже сейчас так сплю — сжавшись в комок.

Я подумаю об этом. В последние мгновенья своей жизни. Я не стану вспоминать мушкетные выстрелы или то, как пахло около Ахнакона. Не буду думать о крови.

Я подумаю о вершине северного хребта. Как развевались волосы вокруг моего лица. Как я видела долину, то светлую, то темную из-за бегущих над ней облаков, или как он стоял рядом и сказал: «Ты изменила меня». Я подумала: «Я дома», стоя там. Я подумала: «Это мой дом».

Дом, для которого я предназначена.

Он ждал меня, и я наконец нашла его.

Я рождена для мест, куда не ходят люди: для лесов или для мягкой болотной почвы, где утопают ноги и ты идешь со звуком «чав-чав». Ребенком я часто бродила по болотам. Наблюдала за лягушками или слушала тростники, качающиеся на ветру, и мне нравились их песни. Вот как я узнавала себя. «Видишь?» — спрашивала Кора, улыбаясь.

Она тоже была создана для таких мест. Она мела оборками юбок грязь и мокрый песок. Она вечно была перемазана соком ежевики и других плодов, а одно время жила в старом водяном колесе, спала на его мягкой зеленой древесине. Она говорила, что была очень одинока там, но добавляла: «Скажи, а был ли у меня выбор?!» Да уж, выбора действительно не было. Мы не можем жить как все. Мы стараемся, очень стараемся. Мы ходим в лавки и говорим «здравствуйте». Мы помогаем сгребать сено и собирать яблоки для сидра с деревьев, вокруг которых гудят мохнатые пчелы, но достаточно самой малости — пробежит ли заяц, или луна блеснет необычным светом, — чтобы вместо нас появились «ведьмы». «Шлюхи». Люди удивленно изгибают брови. Они требуют веревки, чтобы связать нас, а нашу душу охватывает такая печаль, такой страх за свою маленькую жизнь, что мы вновь бежим в безлюдные места, а люди еще злее шипят: «Ведьма… Она живет одна… Я слышала, что она скрывается…» Но где еще может быть безопасно? Только не в городе. Все, что оставалось Коре, — это жизнь в горных долинах или на вершинах гор. Где могучий ветер сгибал деревья до земли и срывал с них листья. Обычные люди не забредали туда, в отличие от нас.