Кочевые повести - Илья Одегов

и вдруг что-то увидел, увидел лишь на мгновение. Темная полоса мелькнула у него перед глазами. То ли дерево выставило навстречу тонкую, гибкую ветку без листьев, то ли хулиганы проволоку между кустов натянули. Степаныч среагировал невольно, на бегу, пытаясь пригнуться, проскочить, увернуться от неожиданного препятствия, но дернулся сильнее нужного. Ноги поехали, заскользили, и Степаныч грохнулся прямо посреди парка. И упал-то так неудачно, набок, подвернув под себя запястье. Он начал с трудом подниматься и тут же почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватывают его под мышками. Степанычу даже на мгновенье почудилось, что он перенесся в детство, стал снова мальчишкой, ободравшим колено мальчуганом и мамины теплые руки поднимают его с земли.

– Вы в порядке? – Голос оказался вовсе не маминым, низким, хрипловатым.

Степаныч обернулся и увидел ее – все в том же петушке. У нее были светло-голубые, почти прозрачные глаза и по-зимнему загорелое обветренное лицо с тонкими, еле заметными сухими морщинками.

– Я… – сказал Степаныч и посмотрел на запястье. – Я, кажется, руку сломал.

По дороге в травмпункт они познакомились. Степаныч сидел совсем рядом с ней на заднем сиденье такси, и она первой протянула свою крепкую ладошку.

– Меня Тоня зовут. Антонина. А вас?

Степаныч неловко пожал ее ладошку здоровой рукой.

– Я Виктор Степанович. И давайте, Тоня, сразу на «ты».

– Не, я так не могу, вы все-таки…

– Ты, Тоня. Ты. Правда. Без обиняков. Ты ж мне жизнь практически спасла.

– Куда уж там, жизнь… – засмеялась Тоня. – Виктор Степаныч, да? Ладно, Степаныч, как хочешь. На «ты», так на «ты».

В травмпункте Степанычу быстро сделали рентген, нашли трещину и наскоро наложили гипс.

– Там в коридоре дочка ваша или внучка? – спросил молодой парень, обматывая руку Степаныча бинтом и рассыпая гипс, как муку.

– Дочка, – сказал Степаныч, нахмурившись.

5

Назар открыл дверь своим ключом, разулся и прошел на кухню. Абай полулежал на кухонном диванчике и хмуро потягивал чай из кисайки[35] с «огурцами». На подоконнике работал телевизор, но звук был отключен.

– Абай, брат, тебе не надоело, а? – спросил Назар, присаживаясь напротив. – Ну что ты за человек такой? Ты до конца жизни так сидеть будешь?

Абай не отвечал. В экране телевизора открывался и закрывался рот.

– Вставай, пойдем прогуляемся, – уже настойчивее продолжил Назар. – Хоть воздухом подышишь. А то сидишь здесь, как… не знаю кто. Ведь три года уже сидишь. Заплесневел весь.

– Перестань, Назеке, – сказал мягко Абай, – садись, давай чай пить. Я только что заварил – свежий, крепкий. Куда торопиться? Воздух хороший только там, где можно дышать свободно. Так что какая разница, здесь или на улице.

– Есть разница.

– Да, есть, – согласился Абай, – там холодный снег, а здесь горячий чай. Я однозначно предпочитаю второе. Так что наливай. Себе наливай и мне добавь. Какой смысл из дома выходить? Говорят же, больше того, что тебе дано, все равно не узнаешь. Я тебе рассказывал про мешок с зернами?

– Нет. Что за мешок?

– Да приснилось как-то… Точно не рассказывал? Ерунда, конечно, но я в последнее время часто этот сон вспоминаю. Будто бы стою я возле круглого стола, а передо мной все мудрецы мира – старые такие, белобородые, ясноглазые. Уже не помню, сколько их… И вот берут они два мешка – один полный, а другой пустой. Пустой мне дают. А сами начинают из полного мешка пригоршнями зерно доставать и зернышками на столе слова и фразы выкладывать. Смотрю я на это и понимаю, что каждое слово – золото, каждая фраза – откровение. А они пишут и сметают со стола зерна мне в мешок, пишут и сметают, пишут и сметают. И так до тех пор, пока их мешок не кончился, а мой не наполнился до краев. Стою я, уже один, а в руках мешок, в котором лежит вся мудрость мира. Представляешь? Вся мудрость мира у меня! Мешок тяжелый, руку тянет. И вот открываю я его – а там зерно.

– И что дальше? – спросил Назар.

– А что дальше? Все. Проснулся я.

Абай взял с подоконника пульт, и рот в телевизоре заговорил.

– …в том, чтобы создать общество неравнодушных людей, которые хотят построить успешный Казахстан. Процветание и благополучие – именно эту достойную цель озвучил на встрече…

Назар встал и выдернул шнур телевизора из сети.

– Сейчас проезжал мимо парка, там танки стоят… – сказал он. – Настоящие танки, новенькие такие… Это что, всегда здесь так?

– Я не знаю, Назар, – пожал плечами Абай, глядя в темный экран телевизора, – я ведь редко выхожу, сам видишь. Пока еда и вода в доме есть, мне идти куда-то незачем. Включи телевизор, будем новости смотреть. Может, что и про танки твои расскажут.

– Сам включи, – буркнул Назар. – А еды у тебя дома как раз нет. Я утром все шкафы обшарил, ничего не нашел. Одни консервы. Так что я пойду в магазин схожу. И как ты живешь так, не понимаю…

6

– Опять у нас двор не убирают, – заявила Алия. – Сегодня с утра дворник даже не вышел. Ты звонил в КСК[36]?

– Н-нет, – неуверенно ответил Данияр, вспоминая, что вроде должен был.

– Опять забыл? Я же тебя просила… – укоризненно проворчала Алия. – Почему я должна все время тебе напоминать?

– И что, каждое твое слово записывать, что ли? – раздраженно заметил Данияр, но тут же осекся, почуяв, что дело пахнет скандалом.

Алия была всегда сдержанной в эмоциях, но иногда вспыхивала неожиданно и начинала метать такие молнии, что хотелось сразу спрятаться и переждать бурю. Сейчас она ничего не ответила, но потемнела, умолкла и ушла на кухню.

Данияр в таких ситуациях не знал, как себя вести. Он тут же позвонил в КСК, но там, как обычно, не брали трубку. Да и странно было надеяться, что в субботу, в такой снегопад, кто-то сможет заставить выйти дворника на работу. Во всяком случае, не в Алматы. Данияр прекрасно помнил, как удивился однажды, когда оказался в Москве в командировке зимой, в самую непогоду. Всю ночь шел снег, и всю ночь улицы мели дворники, молодые ребята-таджики. Мели безостановочно, возвращаясь к одному и тому же месту и сметая, сметая снег. И утром, когда Данияр вышел из подъезда, по обочинам возвышались сугробы чуть ли не по пояс, но зато сами дороги были чистыми, черными, ровно посыпанными мелким песком. В Алматы же во время снегопада дворники исчезали. И их логика была Данияру, в принципе, понятна. Зачем убирать сейчас, если тут же нападает снова? Лучше подождать, пока снег не перестанет идти, а уж потом взяться за дело. Тем временем осевший на землю снег уминался машинами, смерзался в скользкие плотные буераки, и добраться до асфальта становилось возможным только вооружившись пешней. В интернете появлялись заверения, что скоро город приведут в порядок, очистят от снега, но обещания не выполнялись до тех пор, пока не приходило солнце, мягкое весеннее солнце, которое быстро справлялось с задачей, столь трудной для чиновничьего аппарата.

В КСК трубку не взяли, так что пойти и сказать Алие, что с дворником вопрос решен, Данияр не мог. Неделя выдалась трудная, и он так надеялся отдохнуть в эту субботу. Отдохнуть просто, бездумно. Полениться. Поваляться подольше в кровати. Посмотреть телик, листая каналы, не задумываясь о том, что там идет, а так, глядя в экран, как в огонь камина. Звякнуть кому-нибудь из старых друзей, да хоть Максу Облепихину или Адилю, кому-нибудь из тех, с кем можно поболтать так, ни о чем. Или включить компьютер и порубиться в какую-нибудь стрелялку или в футбол. Вот такого отдыха хотелось Данияру. Но сейчас он чувствовал себя перед Алией виноватым, и потому беспечно отдохнуть уже не получилось бы. Все равно сердце бы тревожно сжималось, а в голову лезли бы мысли о том, как с Алией помириться. Для этого нужно было к Алие идти, а идти к ней Данияр побаивался. Подумав, он решил еще выждать, а заодно заняться чем-нибудь полезным по дому. Алия любила, когда Данияр становился хозяйственным, менял перегоревшие лампочки, подкручивал разболтавшиеся мебельные ручки… К тому же в последний месяц Данияр редко бывал дома, все больше пропадал на работе, а тем временем накопилась целая куча мелочей, требующих внимания. Данияр