Бестеневая лампа - Иван Панкратов

тазобедренного сустава гнойник. Но при чем тут колено? — Виктор развел руками. — И на что указывает боль в пояснице?

— Почти все заболевания тазобедренного сустава начинаются с боли в колене. Вот такой финт делает наш организм. Знаешь, сколько пациентов с некрозом головки бедренной кости годами лечат артрозы коленных суставов? Каждый второй. Ну, а боль в пояснице — она указывает на то, что пациентка переразгибает спину, чтобы снять напряжение, — констатировал дед. — Ей делали УЗИ вертельной сумки — вы думали, что гнойник там. Этого мало. А вот то, что она к мужу ходила последние пару лет, в том числе три месяца назад, и целый день с ним в колонии провела — вот это поважней всех ваших рентгенов будет.

Рыков оперся на подлокотник дивана и прикрыл глаза рукой.

— Не прячься, Николай Иванович, — дед усмехнулся. — Но в пассив себе запишешь. И ты тоже, — он сурово посмотрел на Виктора. — Доложите ведущему, что у пациентки Лыковой туберкулез тазобедренного сустава. В округ ее надо переводить, наша фтизиатрия не вывезет, хотя проконсультироваться у них можно насчет подтверждения диагноза и антибиотиков. И попутно еще очаги поискать. Повнимательнее.

— Колония! — хлопнул себя по лбу Рыков. — Ну как так…

Дед встал, Виктор подскочил с дивана и помог ему снять халат.

— Хорошо, что с ходу не прооперировали. Плохо, что не додумали до конца. Если есть возможность — в колонию сообщите. Пусть мужа обследуют, а то он до освобождения может и не дожить.

Рыков слушал, как загипнотизированный. Он уже мысленно расписался в приказе с выговором за просмотренный туберкулез. Дед похлопал его по плечу, кивнул внуку и вышел. Через пару минут за окном заревел движок «Жигуленка», свистнули колеса.

— Ты ему вчера про колонию говорил? — посмотрел на Виктора Рыков.

— Говорил.

Начальник подошел к окну, вытащил между рам пепельницу, закурил. Виктор подошел, встал сбоку так, чтобы дым не попадал на него и сказал:

— Я понял, почему он так долго на нее смотрел, когда в палату вошел. У нее же типичное лицо тяжелобольного человека, лицо туберкулезника. Она просто красилась, словно сумасшедшая, после того, как ей подружки сказали, что она выглядит не очень. А я вчера ей приказал, чтоб с утра никакой косметики. И сразу все проступило.

— Надо на женской палате объявление повесить. О запрете косметики в принципе, — сурово сказал Рыков. — Они нам всю клинику стирают своим модельным видом.

Виктор улыбнулся, понимая, что бороться с этим практически невозможно. Женщины всегда будут стараться выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Но в словах Рыкова была здравая мысль — только приказывать надо было не пациенткам, а им самим. Смотреть более внимательно, заставлять смывать румяна, тональный крем и прочие штуки, с помощью которых можно запросто обмануть самого внимательного врача.

В ста метрах от отделения грохнули ворота на КПП — дед выехал за территорию. Рыков раздавил окурок в пепельнице и сел за стол. Надо было записать данные сегодняшнего осмотра в историю болезни.

— Представляешь, Виктор Сергеевич, — внезапно сказал он, — мне стыдно это все писать и свою подпись ставить. Как будто я сам все понял. Нечестно как-то.

— По-другому не получится, — стоя у окна, ответил Виктор. — Он же здесь был неофициально.

Рыков согласно покачал головой, потом взял ручку и написал в истории болезни заголовок «Обход с начальником отделения»…

5

— Да, да, понял… — начальник кривил рот, чтобы дым от сигареты не попадал ему в глаза, но вынимать ее не хотел. Он, как Цезарь, выполнял несколько дел одновременно — курил, говорил по телефону и проходил очередной уровень «Зумы». Стреляющая шарами лягушка покорила в тот год умы и сердца миллионов фанатов — и Рыков не стал исключением. Он около месяца рвался к финишу игры — а недавно был неприятно удивлен, открыв еще три секретных уровня, отбросившие его от окончания этой безумной гонки на неопределенное количество времени. — Мы придем, да… Сколько у нас времени есть? Вообще замечательно. Отвалите уже, господи.

Последнюю фразу он сказал, выключив телефон. Глаза метались по экрану в поисках подходящего цвета, пальцы мелькали на кнопках мыши. Платонов смотрел на то, как тлеет, провисая, его сигарета.

Пепел упал одновременно с проигрышем. Шары с грохотом, набирая скорость, умчались в черную дыру; Рыков, матерясь в голос, подскочил и принялся сдувать пепел с операционного костюма.

— Николай Иванович, совсем вы себя не бережете, — с трудом сдерживая смех, прокомментировал Виктор. — Могло ведь и в другое место упасть.

— Могло, — не поднимая головы, ответил Рыков. — Но не упало же.

Он затушил окурок в пепельнице на подоконнике и внезапно спросил:

— А почему я вместо тебя в кардиологию ходил, чтобы какую-то хрень им там написать про ангиосепсис? У меня что, старшие ординаторы кончились?

Платонов не ожидал вопроса, отвернулся на секунду, потом объяснил:

— Я туда больше не ходок. Возможно, временно, хотя…

— Елену Ивановну не потянул?

Вопрос был прямой, в лоб. У них друг от друга секретов не было.

— Можно сказать и так, — Платонов встал, подошел поближе. — Это все академия, будь она трижды проклята. Напился, проболтался. Выводы просты и очевидны.

Рыков ухмыльнулся.

— Слушай, я тебя на десять с лишним лет старше — но даже я бы не потянул. Ни в каком виде, — он наклонился поближе к Платонову. — Это был лишь вопрос времени. Причем уверен — Мазур и сама это понимала. Просто случай хороший представился. И она им воспользовалась.

Виктор вспомнил, как собирал свои немногочисленные вещи в квартире Елены и как вдруг, выйдя от нее с чемоданом, ощутил какую-то легкость и завершенность этого мероприятия. В такси он садился с чувством, словно сейчас поедет как минимум в аэропорт, откуда начнется длинное и увлекательное путешествие в новую жизнь.

— В общем, как бы то ни было — увольте пока меня от визитов туда, — попросил Платонов. — Может, через пару месяцев…

— Через один, — пресек попытку бунта Рыков. — Даю месяц. Потом уж извини, мы на работу не дружить ходим и не в любовь играть.

Платонов понуро кивнул.

— Да, есть, так точно, — сухо ответил он. — А куда мы сейчас пойдем?

— В реанимацию, — сказал Рыков. — И поверь — тебе это будет как минимум интересно.

— Почему?

— Увидишь.

— Медсестра нам нужна?

— Если честно, понятия не имею. На месте разберемся.

Дошли они быстро, Рыков успел выкурить на ходу еще одну сигарету.

В реанимации был какой-то аншлаг. Все четыре койки заняты; рентгенлаборант толкал перед собой через коридор передвижную установку; травматологи толклись у окна, разглядывая снимки; в дверь реанимационного зала было видно, что у кого-то на дальней кровати, отгороженной ширмой, берут кровь.

Платонов зашел следом за Рыковым, не претендуя быть первым номером. Подполковник Медведев, начальник реанимации, вышел к ним навстречу.

— Принимайте в свое хозяйство, — он махнул рукой в сторону той самой дальней койки. — Электротравма. В сознании, можете поговорить. Повязок нет, все видно замечательно. Задача наша простая — определиться с уровнями ампутации. С тактикой на ближайшие несколько часов.

— Заинтриговал, Палыч, — Рыков приподнял брови.

— У нас отделение такое, — без каких-либо эмоций ответил Медведев. — От нас вопросы, от вас — ответы. Хотя почему-то чаще бывает наоборот.

Николай Иванович оглянулся на Платонова, сделал движение головой, приглашая за собой. Виктор достал из кармана шапочку, надел. Они вошли, здороваясь на ходу с анестезистками, снующими между пациентами и полками с медикаментами. От дальней кровати отошла лаборантка с пробирками, кивнула хирургам.

За ширмой не было видно пациента целиком; только приблизившись к кровати, Рыков с Платоновым смогли разглядеть, кто там лежит. Это был молодой парень с испуганным взглядом — и он постоянно хотел посмотреть на свои руки.

А посмотреть там было на что.

Раздутые, как барабан, с лоснящейся белой кожей, предплечья. Одинаковые, словно отражения в зеркале. Ближе к кистям кожа из белой становилась серой, словно на руки надеты перчатки. Правая кисть будто выломана сбоку в суставе, в свете потолочных ламп поблескивала суставная поверхность лучевой кости. Пальцы были совсем черными, даже ближе к багрово-фиолетовому; все суставы