Приют - Татьяна Филатова

– Я думаю, он принадлежал еще первым жильцам… Как его сюда вообще спустили? Он же просто огромный.

– Это уже неважно. Меня больше волнует вопрос: почему его так часто передвигали.

– Смотри, – сказал Леша, переводя дыхание и указывая на пол, – там люк.

– Я думаю, мы нашли, что искали, – ответила Вера.

– Ты уверена, что хочешь спуститься еще и туда?

– Мы для этого сюда и пришли, – спокойно ответила она. – Если ты не захочешь, я тебя пойму и не буду настаивать. Но для меня это необходимо. Я хочу до конца разобраться в этой мутной истории, чтобы ребята больше не приходили ко мне во снах. Если все, что я вижу, правда, то им нужно обрести покой, а до тех пор, пока они где-то брошены, как собаки, ни им, ни мне покоя не будет. Месяц назад я и сама бы во все это не поверила, но я видела их глаза… Там чернота, и этой чернотой они смотрели на меня, как смотришь ты сейчас. Она проедает, она въедается в душу. Часто ли ты запоминаешь свои сны? А я помню каждый сон с Сашей, каждый сон с Ваней. Это не может быть просто так.

– Почему они снятся именно тебе? – спросил Алексей.

– Я не знаю. Но мне стоило лишь раз прийти сюда, как они начали приходить ко мне во снах. И сейчас этот стук в дверь… Я слышала его. Может быть, со всем этим как-то связана и моя личная история. Я не знаю. Но планирую узнать. Давай уже отодвинем этот огромный деревянный «гроб», а дальше будет видно.

С большим трудом, но они все же сместили старый шкаф, под которым действительно оказался люк прямоугольной формы.

– Его не просто так прятали, ты права, – сказал Леша и присел на корточки, рассматривая чугунную крышку люка. – Я боюсь, мы не сможем его открыть. Ручки, чтобы потянуть, нет, а тот кусок арматуры здесь не справится. Тут нужна хорошая монтировка.

– Мы вернемся, – сказала Вера. – Ведь так?

– Придется, – ответил Алексей, протирая рукой пыль с люка.

В этот момент раздался оглушающий стук снизу, словно кто-то чем-то твердым изо всех сил застучал по дну крышки люка. Леша упал назад и от страха попятился в сторону Веры, а она, помогая ему подняться, с трудом сдерживала крик.

– Пойдем отсюда, – дрожащим голосом сказала она, – пойдем скорее наверх.

Они выбегали из подвала, а стук все не прекращался. Вере представилось, как те, кто заточен внизу, черенком от лопаты, которой их и закопали, стучат к ним наверх, в мир живых, отчаянно прося выпустить их, но адреналин уже ударил в кровь, и в мыслях Веры и Леши было только одно – бежать. Ей очень хотелось помочь тем, кто давно и несправедливо рано умер, однако и самой еще хотелось подольше оставаться в живых.

В себя они пришли уже за воротами старой усадьбы, которая смотрела им вслед неживыми глазами из пустых окон.

Глава 7

Родня

Вера поставила чайник и пошла переодеваться. Алексей поднялся к себе, чтобы тоже переодеться, а затем спуститься к Вере и обсудить их дальнейшие действия. По дороге домой они максимально нервно молчали, лишь изредка обмениваясь взглядами, которые без слов говорили: «Да, нам не померещилось».

Мурчик с удовольствием уплетал кошачий корм, когда в дверь постучал Алексей. Кот оставил свой ужин и деловито побежал ко входной двери, на правах хозяина встречая уже знакомого ему гостя. Вера молча впустила Лешу и пошла на кухню заваривать кофе. На столе уже лежали личные дела воспитанников интерната, которые она прихватила из архива городского отдела образования. Леша погладил кота и прошел вместе с ним за Верой.

– Веселый денек, – наконец сказал он.

– Ага, обхохочешься, – ответила Вера.

– Ты все еще хочешь знать, что там – внизу?

– Я-то хочу, но вот безопасно ли это? По сути, меня здесь ничего не держит, и я, если захочу, вернусь домой хоть завтра. Но я так не могу. Мы начали это дело, я его начала, поэтому нужно довести его до конца.

– Столько детей… Как же много смертей… – Леша, не вдаваясь в подробности написанного, перебирал бумаги. – Неужели там промышлял какой-то монстр, который продавал детей, как товар?

– Не знаю, но уже в те времена в Союзе практиковали пересадку органов. Других объяснений я не вижу. Как знать, не был ли один из местных высокопоставленных чиновников или сотрудников приюта черным трансплантологом? Я хочу подробно изучить дела этих детей, – она указала на бумаги, – но я уверена заранее, что все они были круглыми сиротами без каких-либо родственников, которые могли бы их искать. Ничего, кроме торговли органами, на ум не приходит. Рабство? Тоже вариант… Но какого черта тогда все они приходят ко мне по ночам… мертвые? И то, что мы наблюдали сегодня – это явно была какая-то чертовщина. Не могли же они просидеть там заточенными кто тридцать, а кто и пятьдесят лет?

– Когда это прекратилось? – спросил Алексей. – Я имею ввиду: когда прекратились смерти?

– Я пока не изучила все подробно, но, насколько я поняла, после моего выпуска из приюта там точно никто не умирал. По крайней мере я нашла только одно свидетельство о смерти, датированное нулевыми годами. Это не могло проходить незамеченным, а значит персонал знал.

– Возможно, не весь.

– Согласна. Учителей, возможно, никто не посвящал в «дополнительные работы» ночной смены. Но высшее руководство не могло не знать.

– Кто-то всем заправлял, кто-то способствовал, а кто-то покрывал… – сказал Леша. – Не без выгоды, разумеется.

– Я думаю, что не составит большого труда узнать, кто из персонала неизменно работал на протяжении всей этой череды «усыновлений». Наверняка были сотрудники, которые получили «ветерана труда» или что-то вроде того за то, что посвятили тридцать и более лет своей жизни уходу за бедными детишками в приюте. Но директора менялись. Когда я была маленькой, директрисой уже была, кажется, Ольга Петровна… Фамилию я не помню. Она умерла за пару лет до моего выпуска. Инсульт. После нее директором поставили какого-то мужика. Я не знаю его имени, потому что мы его никогда не видели. Всю его работу выполняли его заместители. Он появлялся на официальных мероприятиях не больше трех раз в году, на этом все. Возможно, он и развалил всю систему, если после моего отъезда приют в скором времени был закрыт.

– Может быть он узнал о том, что там происходило? – предположил Алексей.

– Возможно… – согласилась Вера. – Тогда почему он не придал дело огласке?