Приют - Татьяна Филатова

совсем неважно, что от них исходит жуткая вонь, а вместо глаз зияют черные бездонные дыры, готовые поглотить все, что их окружает, в том числе и саму Веру. Ведь мальчишки – здесь. И они, кажется, тоже рады ее видеть. Но как можно что-то или кого-то видеть, когда смотреть нечем?

– Что с вами произошло? – снова спросила она. – Я имею ввиду, что произошло с вашими телами?

– Они там же, где и остальные, – сказал Саша.

– Остальные? – удивилась Вера.

Мальчики подняли свои правые руки и указательными пальцами указали на то, что находилось за спиной Веры. С пальца Вани на стол капнула желтая слизь. Вера медленно повернулась назад и от испуга и удивления округлила глаза и ахнула, прикрыв рот ладонью. Все столы в столовой были заняты теми, кто когда-то жил в этом приюте и кого, как предположила Вера, «усыновили» точно так же, как усыновили и ее друзей детства. На нее смотрели десятки темных глазниц, расположенных в местами полысевших детских черепах, обтянутых бледной гниющей кожей.

– Сколько вас… – только и смогла шепнуть Вера.

Вдруг отовсюду стали раздаваться противные скрипы, такие, какие издают ножки стульев, когда ими двигают по полу. Мертвые дети вставали из-за своих мест, чтобы подойти ближе к единственному живому человеку в их приюте.

– Не подходите, прошу вас, – со слезами на глазах прошептала Вера, – пожалуйста, не надо.

Но на ее просьбу никто не реагировал. Вера выскочила из-за стола и побежала по направлению к выходу из столовой. Распахнув двери, она, как это часто случается во сне, оказалась не там, куда вели эти двери в реальной жизни – не в коридоре. Она оказалась в подвале дома-интерната. Вера знала, что это именно подвал той старинной усадьбы, которая много лет служила приютом для сирот, хотя сама лично никогда в нем не была. Сердце заколотилось еще сильнее, в висках стучало, тело покрылось потом: все те неживые дети, которые мгновение назад вместе с ней были в приютской столовой, сейчас стояли перед ней, включая Сашу и Ваню.

– Что вам от меня нужно? – заплакала она. – Я не имею никакого отношения к вашим смертям.

– Тебе не все равно, – сказал Ваня, – ведь ты – одна из нас.

– Нет, нет, нет, – плакала Вера. – Мне страшно.

– Не бойся, – Саша подошел к ней ближе, – это неправда.

– Что – неправда? – спросила она у мальчика.

– На самом деле невесты графа здесь нет. Она никогда не убивала себя в этом доме и не висела на люстре. Она вышла за него замуж, и они прожили долгую и счастливую жизнь. Поэтому ее призрак не бродит по приюту. Но она все равно грустит от того, что по нему бродим мы. Она хочет, чтобы ее дом уснул так же, как спят она и ее муж. И их дети. И их внуки. А дом не спит. Потому что в нем – мы…

Глава 5

Архив

В кабинет кто-то вошел, и Вера решила повременить. Ей не нужны были свидетели. Она хотела наедине встретиться со сговорчивым секретарем городского отдела образования, на столе которго уже через несколько минут лежала красная купюра.

– Я не нашла всего того, что искала, – сказала Вера.

– У меня из-за вас будут проблемы, – ответила сотрудница администрации.

– Вы же прекрасно знаете, что нет. Там все поросло толстым слоем пыли. Здание интерната рушится. Его воспитанники либо давно уехали из этого города, либо уже отправились в мир иной. Либо чахнут в этом… городе.

– Час.

– За час в прошлый раз была бумажка другого цвета. Я хочу немного больше.

Оглядываясь по сторонам, не желая быть кем-то замеченной, секретарь отдела образования снова провела Веру в подвал. Вера заблаговременно сделала кофе и налила его в термос, оделась потеплее, а еще захватила с собой рюкзак. В галерее телефона были фотографии бумаг, которые она нашла в папке с надписью «Списки». Вместе с Алексеем накануне вечером Вера изучала те самые списки, с ужасом обнаружив в них больше тридцати имен. Они считали, что эти бумаги должны были быть кем-то уничтожены, однако по чьей-то оплошности или невнимательности «списки» оказались в архиве. В архиве, который никто и никогда не должен был бы увидеть.

Однако Вера была там. Она доставала коробку за коробкой, перекладывала папку за папкой, откладывая нужные ей личные дела, которых объединяло одно – в каждом из них лежало свидетельство о смерти воспитанника интерната, или же титульный лист был перечеркнут красной пастой, а рядом с датой рождения стояла дата смерти.

Первое подобное личное дело датировалось семьдесят седьмым годом, а девочка, о которой в этом деле говорилось, родилась в 1969 году.

– Восемь лет, – сказала Вера и затолкала бумаги в рюкзак. Ее не волновало, что на выходе кабинетная «Марьванна» проверит ее рюкзак. На этот случай она приготовила еще одну красную купюру. Благо, а этом городе люди ценили подобные бумажки больше, чем свои рабочие места.

Позвонили с работы. Вера сказала, что заболела, и работать сегодня не может, переложив всю ответственность на своего помощника.

– Саш, – сказала она, – с меня шоколадка. С меня огромная шоколадка и ведро кофе. Но ты должен справиться сам. Я сегодня никак не могу.

– У тебя все в порядке? – спросил Александр, сотрудник из IT-отдела, в котором и работала Вера.

– Нет, но я решаю это, – честно призналась Вера.

– Когда вернешься?

– А очень надо?

– Нам без тебя скучно, – улыбнулся Саша, – но мы справимся. Не хочу, чтобы ты переживала еще и из-за работы. А я по голосу слышу, что тебе и без того есть о чем, переживать.

– Спасибо, – ответила Вера.

Рюкзак был наполнен. Вера старалась максимально быстро сложить все папки на места и скорее покинуть это место, чтобы уйти в еще более жуткое и холодное.

Когда секретарша (на самом деле, и Вера была в этом уверена, у этой дамы была вполне нормальная должность, которая и превратила тридцатилетнюю молодую женщину в «Марьванну») только заикнулась о содержимом рюкзака, Вера, не выказывая никаких эмоций, пожала женщине руку, оставив в ее руке ту самую красную бумажку, затем поблагодарила и очень быстро удалилась из здания. Она была уверена, что с таким «гонораром» о ее визите точно больше никто не узнает.

Здесь прошли годы ее детства. Не лучшие, нет – единственные. Других просто не было. Вера – взрослая, вполне состоявшаяся и самодостаточная личность, уважающая себя и умеющая отстоять свои интересы, стояла сейчас перед старой, заброшенной усадьбой, которая так долго служила приютом для множества