Рейнские легенды - Екатерина Вячеславовна Балобанова

приходилось покупать новые блюда, плошки и горшки — ведь это разорение бедному человеку! По ночам никому не было покоя: кошки мяукали, собаки выли, двери хлопали, курицы пели петухами! Хозяйки не знали, что им делать, но вот добрый прохожий научил их выставлять каждый вечер за двери хорошо вычищенную медную посуду: эльфы-де большие любители таких блестящих вещей. И что же? обитатели тех домов, где это исполнялось, могли спать совершенно спокойно: маленькие духи им не мешали. Но зато там, где этого не соблюдалось, приходилось очень плохо: двери отворялись сами собой; в трубах поднимался такой вой, словно тысяча голодных волков сидела на крыше; коровы страшно мычали; лошади в конюшнях бились, сараи загорались, чего-чего не было!

Многие из обитателей злополучных улиц сначала вздумали было вести войну с непрошеными соседями, но только это ни к чему хорошему не привело: один соседний башмачник поклялся подкараулить проказников и вымазать их салом — ну! и досталось же ему за эту клятву! целую неделю от полуночи до первых петухов сотни невидимых рук в его же собственной постели вертели его, как на вертеле, так что каждое утро находили его чуть живым, совсем избитым и обессилевшим. Ему пришлось наскоро и за бесценок продать свой дом и бежать из Ахена.

В другой раз два прохожих солдата, случайно заночевавшие в гостинице у Кёльнских ворот, узнав от хозяина о проклятых эльфах, решили подкараулить их ночью и отвадить от шалостей.

Когда в гостинице все улеглись спать, оба солдата засели у дверей с саблями наготове. Сначала весело распевали они солдатские песни, но затем заспорили с кем-то, и начался страшный шум. Хозяин гостиницы, лежа в постели и услыхав крики: hinz-hinz, хотел было встать, чтобы посмотреть, что там такое, но жена не пустила его.

— С ума сошел ты соваться к чертям! — говорила она ему, — если солдаты не справятся с ними, то ты-то что можешь сделать? Лежи и молчи.

Послушался хозяин и не пошел. Наутро нашли солдат в поле за Ахенской башней совсем израненными. Как попали они в поле, с кем дрались — они не могли сказать: помнили только, что заспорили друг с другом за какие-то сущие пустяки, а тем временем какие-то карлики выпили их вино, и они погнались за ними по улицам Ахена, а потом за что дрались они между собой и как очутились тут — совсем не помнили. Вот, что значит связаться с нечистой силой!

Ну, с этого времени жители Ахена перестали бороться с эльфами и понемногу стали привыкать к их страшному шуму. Ко всему на свете может привыкнуть человек!

Ровно в полночь каждый день выходили эльфы из своей башни и разбегались по всему Ахену: везде шалили и шумели, а как только наступал первый час нового дня, возвращались в свою башню. В тех домах, где хозяйки выставляли хорошо вычищенную медную посуду, все спали спокойно, маленькие плутишки никого не беспокоили, и иногда в посуде оказывались даже золотые и серебряные монетки. Ленивые же хозяйки, выставившие нехорошо вычищенную посуду, иногда получали ее на другой день в таком виде, что уже никогда более не могли употреблять ее.

Долго жили эльфы в Ахенской башне — так долго, что пять-шесть поколений горожан успели смениться на свете. Но понемногу стали они терять свою шаловливость и веселость, и стало их как-то и числом меньше.

Видно, всему на свете наступает конец!

Францисканские монахи поселились у самой Ахенской башни и окончательно выжили из нее маленьких духов. Один пьяный слесарь, живший по соседству со старой башней, уверял, что видел, как они в одну лунную ночь, взявшись за руки, поднялись на воздух и исчезли в облаках. Но можно ли верить выпившему человеку?

Ахенская башня теперь представляет одни развалины, но узкая улица, ведущая к ней, все еще по-прежнему называется Hinzen Gässchen (переулок маленьких духов), и там всегда можно встретить почтенного старика или почтенную старушку, которые охотно расскажут вам историю маленьких жителей старой Ахенской башни.

Фалькенштейн

По проселочной дороге, вьющейся по берегу Рейна, несколько в сторону от Гомбурга возвышается совсем отвесная скала — Соколиная Скала, как зовут ее теперь. На самой ее вершине виднеются развалины замка, принадлежавшего когда-то одному очень хищному рыцарскому роду.

Коршунами спускались владетели замка в долину и много бед и горя причиняли они окрестным жителям; оттого-то и ненавидели их все соседи. Но особенно жестокосерд и вероломен был последний потомок этого рода. Был уже немолод этот хищный барон и много уже успел причинить он несчастий: сдерживала его только его кроткая жена, но давно уже покоилась она в долине под богатым мавзолеем, а единственная дочь их, Агнесса, была так робка и так боялась своего грубого отца, что он совсем забывал об ее присутствии и вообще не любил тихой и скромной девочки.

— Сына не дал мне Бог, а эта кислятина уродилась совсем не в наш род, — думал иногда барон, глядя на побледневшего и дрожавшего перед ним ребенка. Но вот Агнесса подросла и превратилась в настоящую красавицу, и несмотря на весь страх и всю ненависть к барону на его неприступной скале стали появляться молодые рыцари, доблестные вдовые бароны; даже герцоги засылали сватов, так хороша была дочь жестокого рыцаря!

Надоели барону эти вечные приезды и сватовства, не хотелось ему выдавать своей дочери замуж: был он очень жаден и скуп и пришлось бы мало того, что расходоваться на свадебные пиры, но и отдать еще в приданое Агнессе владения, что достались ей от ее деда — отца ее матери. Решился барон перехитрить женихов; замок его стоял на отвесной скале, и не было к нему ни подступу, ни подъезду — обитатели замка сообщались с миром лишь при помощи лестницы, ступени которой были высечены в самой скале, службы же и замковые конюшни стояли внизу, в долине, и даже сам барон оставлял там своего верхового коня.

И вот собрал он в замковом зале всех своих гостей и со злобной усмешкой сказал им:

— Каждый день приезжает множество храбрых рыцарей и доблестных баронов свататься к моей дочери; засылают сватов даже владетельные князья и принцы. Рад был бы я породниться со многими из вас и из тех, что приезжали или присылали сватов раньше вас: горжусь я честью, которую вы оказываете мне, но дело в том, что дочь