Рейнские легенды - Екатерина Вячеславовна Балобанова

Проснулись жители от рева великана и со страхом побежали посмотреть, какая еще новая беда приключилась над ними, да как увидали, что сделал Эппо, так обрадовались и до того хохотали, что чуть не заболели от смеху. Долго хохотал весь серебряный Рейн со всеми своими прибрежными жителями, со всеми лесами, полями и пашнями. Хохотали даже русалки на рейнском дне — они ведь думали, что штуку-то эту сочинили они: недаром же держали они в своих руках конец сети!

Великан же от отчаяния разбил себе голову о скалу, на которой лежал, и остался на месте.

В благодарность за освобождение выстроили крестьяне для Эппо самый красивый замок на свете и назвали его Эппштейн. А чтобы не забыли потомки о том, что сделал для них Эппо, над воротами замка был высечен из мрамора великан, покрытый сетью.

Но сколько ни расспрашивали мы, никто не умел нам сказать, выиграли ли крестьяне от перемены владельца, меньше ли их обирали и лучше ли жилось им при Эппо, чем при великане. Одно только знаем мы наверное: Эппштейны стали богаты, могущественны и знатны. Род этот угас в XVI веке.

Теперь замок стоит в развалинах, но все же интересно посмотреть на него.

Башня Эльфов

Близ Ахена в старом Лимберге до сих пор сохранились остатки замка Эммабурга. Стоит этот замок на остроконечной скале, изрытой подземными ходами и галереями. Некоторые из этих подземелий сохранились и до настоящего времени, хотя большинство или уничтожено обвалившимися сводами, или засыпано по распоряжению владетелей замка.

Но триста-четыреста лет тому назад в этих подземельях, как рассказывает предание, жили маленькие духи, не то домовые, не то эльфы: Hunzenmeucheln, или Hinzenmœuchen, как звали их соседние жители. Много бед причиняли эти плутишки: давно уже владетели Эммабурга выехали из своего родового замка, стало им невмочь терпеть беспокойства и неприятности от непрошенных сожителей, да и поселяне окрестных деревень с радостью бежали бы тоже, только, к сожалению, куда убежит бедный человек от своего дома и от своего поля?

Как только церковный колокол возвещал о наступлении полуночи, эльфы с криком и свистом выскакивали из своих подземных галерей, и начиналась потеха: маленькие духи окружали какую-нибудь соседнюю деревушку или даже просто какой-нибудь дом и задавали там то кошачий концерт, то свиное представление, а иногда занимались штуками и еще злее: связывали, напр., хвостами лошадей и выпускали испуганных животных в поле; привязывали к рогам быков зажженные пуки соломы; втаскивали на крыши домов обезумевших от страха собак и проделывали еще множество подобных же проказ.

Обитатели осажденных деревень не смели выглянуть за двери своих жилищ и дрожали в своих постелях. Но как только наступал первый час нового дня, поднимался страшный топот бесчисленного количества маленьких ножек — это эльфы мчались, летели, толкались, сбивая друг друга и спеша назад в свои подземелья. Тогда выходили из своих домов перепуганные поселяне, чтобы ловить и освобождать свой домашний скот, заливать свои загоревшиеся сараи и приводить в порядок разоренное хозяйство.

Тем временем эльфы пировали в своих подземных жилищах и яркий свет проникал оттуда через узкие отдушины и отверстия в скале, проникал он на землю и возбуждал любопытство пастухов и запоздавших прохожих. Рассказывают, что один смелый охотник решился спуститься в подземелье и посидеть за столом эльфов: в отдушины можно было свободно наблюдать, как пировали они, но охотнику показалось этого мало, и он смело вошел в подземную галерею, благо дверь туда стояла открытая настежь. За большим, прекрасно убранным столом увидал охотник бесчисленное множество маленьких духов в человеческом образе — вся подземная галерея была освещена каким-то необыкновенным синеватым светом. Вокруг стола ходила большая золотая чаша и эльфы, не обращая никакого внимания на охотника, передавая ее друг другу, пели хором:

Передавай соседу чашу

Клинг, кланг, клинг,

Будем пить за дружбу нашу

Тинг, тант, тинг,

Что разлучить должна заря

Клинг, кланг, клинг,

Соединит ночная тьма

Тинг, танг, тинг.

Но не успел охотник поместиться на углу стола — стол исчез, и маленькие духи, взявшись за руки и составя цепь вокруг охотника, стали мерно двигаться под звуки песни:

Мы полночной порой

В подземельях скалы

Вьемся пестрой толпой,

Рассыпая огни!

На земле люди спят,

Всюду сон, тишина...

Одни эльфы шумят

Во всю ночь до утра!

Но вот крикнул петух

Возвещая зарю...

И огонь наш потух:

Эльфов клонит ко сну!

При последнем звуке пропел петух, и все исчезло. Охотник остался в полнейшей темноте и с трудом выбрался из подземелья. Но с тех пор он постоянно ходил вокруг Эммабурга, желая проникнуть в подземные галереи, но не находил той двери, через которую вошел ночью: в скале снаружи не было заметно никакого хода. Однако вскоре охотник совсем пропал и с тех пор никто никогда не видал его: видно, нашел-таки он таинственную дверь в скале и вошел туда, но не вернулся на земную поверхность — по доброй или по недоброй воле, кто знает?

Однако шум и шалости эльфов так надоели окрестным жителям, что они решили во что бы то ни стало избавиться от их соседства; после же исчезновения охотника и окрестное духовенство взялось помогать поселянам. Сначала окропили святой водой все дома и дворы соседних жителей, а потом приступили к постройке церкви у самого Эммабурга. Эльфы немного присмирели, но как только ударил колокол нового храма, призывая верных на молитву, они исчезли из Лимберга и на этот раз исчезли уже навсегда.

Но зато жители Ахена получили их в наследие от Лимберга: эльфы переселились в старую Ахенскую башню, с незапамятных времен стоявшую у кёльнских ворот, и старики уверяли, что ее подземные ходы соединяют оба города — Кёльн и Ахен.

Много страшных рассказов ходило в народе об этой башне, и каждый добрый христианин делал крюк, чтобы не пройти мимо нее. Сюда-то и переселились эльфы. Не стало житья обитателям соседних с Ахенской башней улиц и переулков; особенно страдали от них хозяйки: то огонь в очаге выделывал какие-то штуки и целый день ничего нельзя было ни жарить, ни печь, как ни бейся! То кастрюли и блюда на кухонных полках выучивались плясать какой-то особенный танец и, беспрестанно прыгая, разбивались, и