Рейнские легенды - Екатерина Вячеславовна Балобанова

Гуг, а Конрад все еще не возвращался. Доходили до Марии слухи, что давно он покинул Палестину и живет при каком-то герцогском дворе и собирается жениться на какой-то принцессе. Грустила Мария, но не верила, чтобы Конрад изменил данному слову. Не рыцарское это дело!

Но вот на третью уж осень после его отъезда доложили Марии, что приехал паж графа Боппарда.

— Ведите его сюда! — вскричала Мария, но сама не могла встать с места от сильного биения сердца.

Вошел юноша и, преклонив колена, подал Марии письмо от своего господина.

Потемнело в глазах у Марии и едва-едва могла разобрать она, что писал ей Конрад, — просил он ее устроить его дела: продать замок и земли, так как женится он на принцессе Бургундской и, вероятно, никогда не вернется на Рейн.

— Хорошо, — отвечала девушка, — постараюсь исполнить волю графа, но мне нужно знать, когда назначена его свадьба, чтобы устроить дела к этому времени.

— Граф приказал вас просить поторопиться с продажей, хотя свадьба его еще нескоро: отец принцессы не вернулся еще из Палестины, но моему господину нужны деньги: женится он на первой красавице и не хочет ударить лицом в грязь перед родственниками своей невесты — между ними есть и короли, и герцоги! Граф всего больше тужит о своих землях; про замок же он говорит, что, верно, найдется какая-нибудь рейнская ведьма, которая рада будет купить его и поселиться в нем.

Засмеялась Мария и, отпуская пажа, щедро наградила его на прощанье. Земли графа Мария продала соседнему городу, а его замок сама купила и, купив, сейчас же сожгла дотла.

Посылая Конраду вырученные от продажи деньги, написала ему, что замок его точно купила было рейнская ведьма, но что он сейчас же сгорел: не судьба, видно, ведьме владеть им!

Затем распустила Мария своих слуг, всех щедро одарила, простилась с Гугом и уехала, никому не сказавши, куда. Знали все, как поступил с нею Конрад, а потому были уверены, что отправляется она в Палестину. Много тогда шло туда обделенного судьбой несчастного люда!

Весело жилось Конраду в Бургундии. Забыл он и думать о своей лени и каждый Божий день проводил в пирах, охоте и на турнирах. Красавица принцесса полюбила Конрада за его красоту и отвагу — первый был он во всем: пел так хорошо, что трубадуры давно спрятали арфы, стыдясь петь при нем; на турнирах он всегда оставался победителем, и принцесса награждала его поцелуем; на охоте его сокол приносил всего больше добычи.

Но вот вернулся герцог и привез из Палестины рыцаря с опущенным забралом.

— Ранен он в лицо ятаганом неверных, — сказал герцог, — а потому никогда не поднимает забрала. Не невольте его показывать дамам обезображенное лицо свое.

Рыцарь этот напоминал Конраду кого-то знакомого, но никак не мог он вспомнить, кого именно, и был ему раненый рыцарь ужасно неприятен — так неприятен, что он почти не мог хладнокровно выносить его. Между тем рыцарь все больше и больше нравился герцогу, особенно любил он его за его песни, да и в самом деле пел раненый рыцарь так, что затихали и леса, и горы, и люди!.. Даже старые рыцари, даже сама принцесса — все плакали навзрыд, слушая его. Пел он на окском наречии, пел и на чисто французском, но по-немецки совсем не умел, и даже на Рейне никогда не бывал, хотя и собирался как-нибудь пробраться туда.

На турнире, устроенном в честь герцога, победил раненый рыцарь всех других, а Конрада одним ударом меча ссадил с коня и выбил оружие из его рук. Но от поцелуя принцессы отказался. Побледнела принцесса, но смолчала. На другой день спустила она на охоте своего любимого сокола, но откуда ни возьмись взвился сокол раненого рыцаря. Большая битва произошла в облаках между ними, и сокол принцессы упал мертвым к ее ногам.

— Конрад, если не отомстишь ты за меня рыцарю, — сказала принцесса, — не быть тебе моим мужем!

Но Конрад и сам решился отомстить рыцарю и кинулся ему на перерез.

— Стой! защищайся! — кричал Конрад, — подними забрало!

— Что я сделал тебе? — тихо спросил его рыцарь, останавливая коня.

— Ты оскорбил принцессу!

— Я? чем же?

— Как чем? ты отказался от ее поцелуя, ты выпустил своего сокола, который заклевал ее любимую птицу! Не оправдывайся! Я должен биться с тобой — ты всегда становишься мне поперек дороги.

— Оставь меня, рыцарь, поверь мне — твоя собственная совесть становится тебе поперек дороги, а не я: я отказался от поцелуя принцессы, потому что ранен в лицо, и неприятен был бы ей мой поцелуй; у соколов же свои счеты, и не признают они обычаев рыцарства.

— Ладно! что тебе до моей совести? Становись... а не то я убью тебя, как собаку!..

Нехотя вынул свой меч раненый рыцарь и стал защищаться. Конрад нападал с яростью, а он только отводил удары. Наконец, улучив минуту, Конрад нанес рыцарю удар в бок — копье вошло по рукоятку: незнакомец не носил кольчуги — видно, не дорожил он жизнью.

Падая с коня, рыцарь прошептал: «Прощай, Конрад!»

Побледнел как смерть граф Боппард, бросился к раненому, снял с него шлем... перед ним лежала Мария!

Тут все вспомнил Конрад, и рыдал над убитой, но не слыхала Мария его нежных слов, а если бы и слышала их, могла ли бы поверить им? — была она черна, как араб, а глаза ее при жизни горели, как угли.

Не вернулись ко двору бургундского короля ни раненый в лицо рыцарь, ни Конрад. Поискали их, поискали, не нашли, — ну, вскоре и забыли. Даже принцессе некогда было вспомнить Боппарда: готовился большой праздник для встречи нормандского герцога, — за него-то потом и вышла принцесса: не чета был ему немецкий маркграф!

В лесу на том месте, где покоится убитая Мария, построен был монастырь тамплиеров. Построил его человек очень суровой, строгой жизни: вступил он и сам в орден и первый поселился в новой обители. Никто не знал, откуда был он: он наложил на себя обет молчанья и лицо его всегда было закрыто капюшоном. В монастырские списки занес он себя под именем «великого грешника!»

Когда папа объявил новый крестовый поход, он вступил в ряды тамплиеров. При осаде столицы Птолемеев первым взошел он на стену и водрузил христианское знамя, но, сраженный стрелой, упал на руки Гуга, случайно стоявшего сзади