Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции - Андрей Кострюков

В заявлении, поданном ими, говорилось: «Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что данная большинством Отдела духов[ного] возрождения России постановка вопроса о монархии носит политический характер и, как таковая, обсуждению Церковного Собрания не подлежит; посему мы в решении этого вопроса и голосовании не считаем возможным принять участие»[185]. Однако на решение Собора это заявление не повлияло – противники обращения оказались в меньшинстве.

Н. М. Зернов, анализируя впоследствии это решение Карловацкого Собора, прямо заявлял, что виновником такого решения был митрополит Антоний. Именно он пригласил на Собор видных членов Высшего монархического совета, именно он в решающий момент поддержал обращение «Чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим» с формулировкой о династии Романовых.

Одной из причин того, что Собор не смог противостоять давлению монархистов, Н. М. Зернов считает и разобщенность остальных членов Собора. Члены Высшего монархического совета приехали в Карловцы сплоченной группой, в то время как лица, выбранные приходами и стоявшие за свободу Церкви от политической опеки, видели друг друга впервые и не были готовы к натиску монархистов. «Поэтому, – заключает Н. Зернов, – удивительно не то, что победили марковцы, а то, как трудно далась им эта победа»[186].

Так или иначе, обращение, ставившее под удар и Патриарха, и Церковь в России, было принято. Положение отягчалось тем, что все решения Собора начинались со слов «По благословению Святейшего Патриарха Тихона», хотя Патриарх в тот момент даже не знал об их существовании.

Вопрос о том, надо или нет употреблять эту формулу в начале документов, все-таки обсуждался. Секретарь Заграничного ВЦУ Е. И. Махароблидзе впоследствии писал, что он выступал против этой формулы, так как «фактически и юридически она недопустима». Однако к мнению Махароблидзе не прислушались. Был принят проект Т. А. Аметистова, согласно которому слова «По благословению Святейшего Патриарха Тихона» включались во все принимаемые документы. Возник спор и о том, нужно ли указывать, что принятые Собором документы направляются на утверждение Патриарху. Махароблидзе настаивал, что «Высшее Церковное Управление и Собор, во главе с Первосвятителем АНТОНИЕМ, должны действовать на свой страх и ответственность и ответ должны будут дать Святейшему Патриарху уже после водворения в России порядка или установления регулярной связи с Его Святейшеством». Но и в этом вопросе Махароблидзе остался в меньшинстве. Доводом в пользу употребления этих слов стало то, что без них постановления Заграничного ВЦУ и Зарубежного Собора не будут иметь должного авторитета[187].

И все же большевики впоследствии обвиняли Патриарха в благословении этого Собора. В обвинительном заключении по делу Патриарха Тихона сказано: «21 ноября 1921 г. в Карловицах (Сербия) собрался этот Собор, причем официальное извещение о нем ТИХОН получил от митрополита АНТОНИЯ, просившего патриаршего благословения. Это письмо, полученное, кстати сказать, через Эстонскую миссию, было ТИХОНОМ сообщено Синоду и ВЦУ, причем Совещание постановило благословить созыв Карловацкого Собора, что и было выполнено ТИХОНОМ, отправившим АНТОНИЮ письмо через одну из иностранных миссий»[188]. 10 апреля 1923 г. Чичерин писал Сталину: «Во время голода эмигрантское духовенство созвало в Сербии в Карловицах церковный собор <…> Тихон в собственноручном письме благословил этот собор»[189]. Однако, несмотря на эти обвинения, документов, подтверждающих патриаршее благословение Собора, не выявлено, и даже такой апологет Зарубежной Церкви, как архиепископ Никон (Рклицкий), свидетельствует, что «специального благословения на этот Собор от Патриарха Тихона не было»[190].

Следует обратить внимание на то, что даже если бы имя Романовых не было упомянуто в обращении, для большевиков сам факт признания монархии послужил бы достаточным основанием для выступления как против Церкви за границей, так и Церкви в России. И никаких иллюзий в отношении большевиков строить не следует.

Однако обращение имело нежелательные последствия не только для Церкви в России, но и для самой эмиграции. Даже без упоминания Романовых данный документ все равно оставался монархическим. При этом он не отражал мнения всего русского зарубежья – далеко не все русские изгнанники, будучи верными чадами Церкви, сочувствовали монархическим идеям. Данное воззвание стало одним из шагов на пути раскола русской эмиграции. Карловацкий Собор, вместо того, чтобы встать выше политических распрей, вместо того, чтобы объединить всех русских эмигрантов, независимо от их политических воззрений, встал на сторону одной из партий – на сторону приверженцев царской власти.

§ 4. Высшее Церковное Управление заграницей после Карловацкого Собора

Зарубежные архиереи не подозревали о роковом значении послания «Чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим». Ничто не предвещало того, что ВЦУ скоро будет упразднено. В начале 1922 г. за границей стал известен указ № 362, что видно из протокола Заграничного ВЦУ от 24 января 1922 г., который подписан митрополитом Антонием, членами Синода – епископами Гавриилом (Чепуром) и Михаилом (Космодамианским), а также секретарем ВЦУ Е. Махароблидзе. Согласно постановлению Синода, указ необходимо сообщить «всем Преосвященным Российских Заграничных епархий, начальнику Российской Духовной Миссии в Японии и управляющему военно- и морским духовенством»[191]. Понятно, что получение этого указа только укрепило мнение зарубежных иерархов в незыблемости их положения.

Вскоре после этого, в феврале 1922 г., от имени закрывшегося Собора появилось послание к Генуэзской Конференции, где содержался призыв бороться с большевизмом. Хотя Карловацкий Собор и уполномочил свой Президиум составить послание «ко всему свету», сам текст послания, приуроченный к Генуэзской Конференции, соборно, конечно же, не обсуждался[192]. Наверное, это было к лучшему, ибо в случае участия в составлении текста Трепова, Маркова и других послание могло быть намного более жестким и эмоциональным.

Трудно сказать, в какое время Патриарх Тихон познакомился с посланиями. Хотя воззвания и были опубликованы, неизвестно, когда он смог их прочитать. Доподлинно известно лишь то, что зимой 1922 г. Патриарх знал о направленности Собора. «Дошли слухи до нас, – писал Святитель митрополиту Евлогию 30 января 1922 г., – о бывшем Соборе за границей. Постановлений его не знаем, но “послание” встретило протест и на Соборе, судя по статье А. Филипова». Бесспорно, Патриарх знал, о чем говорилось в Соборном послании. Ему было известно и то, что послание имело противников. И все же никакого намека на осуждение Собора в письме Патриарха нет. В этом же письме чуть ниже следуют слова: «Братски приветствую Высокопр[еосвященнейшего] Антония»[193]. В письме Патриарха Тихона митрополиту Евлогию от 20 марта 1922 г. также содержатся приветствия «М[итрополиту] Антонию и братии»[194]. В этом письме, написанном всего за несколько дней до Патриаршего предложения упразднить заграничное ВЦУ и предать архиереев суду, ничего не говорится о послании к Генуэзской конференции. Однако приветствие в адрес митрополита Антония, да и сам тон письма, дружелюбный и мирный, говорят о многом.

В обвинительном заключении по делу Патриарха Тихона (не позднее 17 апреля 1923 г.) сказано: «Резолюции Собора были доставлены арх[иепископом] ЕВЛОГИЕМ в Москву патр[иарху] ТИХОНУ. Никаких шагов к отмежеванию от этого Собора ТИХОНОМ принято не было», и только после того, как ТИХОН никак не реагировал на эти преступные замыслы беглых попов и монархистов, ему об этих резолюциях было сообщено наркомом юстиции тов. КУРСКИМ». Дальнейшие действия Патриарха следствие расценило как отказ от осуждения русских эмигрантов[195].

Таким образом Патриарх не высказал своего отрицательного отношения к Собору и даже не думал о закрытии Высшего Церковного Управления заграницей.

Благодарность же Патриарху Сербскому за предоставление убежища русским иерархам, содержащаяся в послании от 16 марта 1922 г.[196], архиереи-изгнанники вполне могли считать косвенным одобрением своей политики.

В конце весны 1922 г. заграничные иерархи получили еще одно подтверждение тому, что Патриарх считал ВЦУ каноничным. Это подтверждение было получено от представителя Всемирного союза христианской молодежи Этана Колтона, который встретился с Патриархом Тихоном накануне его ареста, 3 мая 1922 года. В своем письме, написанном на следующий день, Колтон сообщал следующее: «Патриарх высказал как свое пожелание и рекомендацию, чтобы Высшее Церковное Управление за границей просило митрополита Платона остаться в Америке с полными правами, о которых просят, в частности, поручив Канаду Архиепископу Александру и США Антонию. Он предпочел сделать все это в форме рекомендации, поскольку дело уже было в руках управления и он не хотел распоряжаться через его голову». Святейший Патриарх также сообщил, что «немедленно свяжется с Управлением, имеющим главную квартиру на Балканах в надежде, что окончательное решение не задержится надолго»[197].