Капитан Быстрова - Юрий Рышков

— Неужели так и сказано? — спросила удивленная Наташа.

— Именно так! — подтвердил Панов.

— Когда же состоится вручение?

— Послезавтра.

— О! Послезавтра меня не пустят. Еще рано… Мои дела идут не совсем хорошо…

— Немыслимо без вас! — огорчился Алексеев. — Никак немыслимо!

— Что ж делать, друзья! Я всей душой буду с вами. Я горда и рада за вас.

— Наталья Герасимовна! Да не говорите так! Без вас нельзя! — досадовал Панов. — У нас после торжества обед парадный. И для вас лично сюрприз имеется. Уже приготовили!

— Какой сюрприз?

— Строго секретно. Поэтому присутствие ваше необходимо.

— Я готова с радостью… Но врачи не пустят.

— Да мы вас на руках в кровати снесем! Только согласитесь.

— Понесем через весь город, лишь бы с вами, — твердо сказал Алексеев.

— А если гвардии капитану еще рано выходить? Мы вот просим, а потом осложнения будут! — вступился Храпов, не представляя себе, как это можно нести кровать с человеком по городу и не угодить в комендатуру.

В палату заглянул доктор Бокерия:

— Товарищи, вас предупредили?

— Извините, товарищ военврач, — ответил Усач и поднялся.

Торопливо распростившись, моряки направились к выходу.

— Передайте привет Игорю Константиновичу Сазонову, доктору и всем, всем, — сказала Наташа. — Навещайте обязательно! Расскажете мне о торжестве. Не забывайте, иначе я буду долго болеть!

— Есть! Благодарим! Обязательно! Счастливо оставаться!

— Так и уходите? И про сюрприз не скажете?

— Нет! Не спрашивайте, строго секретно! — мягко улыбнулся Панов, выходя последним.

В дверях он задержался:

— Мы своего добьемся. Вместе праздновать будем! — И вдруг весело сверкнул глазами: — «Клянусь я первым днем творенья, клянусь его последним днем», вы будете с нами! Верьте слову моряка…

19

Сазонов хорошо понимал и разделял желание матросов видеть Быстрову на торжестве. Он решил «доложить по начальству» просьбу.

Вечером, после предварительной поездки «на разведку» в госпиталь к главному врачу, с которым он беседовал в присутствии лечащего врача Бокерия, моряк подал рапорт контр-адмиралу Славину, докладывая о желании моряков видеть у себя Быстрову и о том, что она сможет отправиться на корабль только дней через десять.

Славин немедленно вызвал к себе Сазонова.

— Трудную задачу предлагаешь, — встретил адмирал моряка, поглядывая на его рапорт.

— Как же быть, товарищ адмирал? Люди заслуживают внимательного отношения к себе…

— Я не спорю. Но, сам подумай, что я могу сделать?

— Кроме того, некоторые матросы награждены за спасение Быстровой.

— Об этом я знаю лучше тебя! — усмехнулся Славин. — Но есть много разных «но»… Словом — подумаю… Попытаюсь… Пока иди. Вызову…

Поздно ночью Сазонова вторично вызвали в штаб к Славину.

— Еще раз здравствуйте, Игорь Константинович! Садитесь, — деловым тоном заговорил контр-адмирал. — Знаете, дело дошло до штаба флота — не как-нибудь! — продолжал он. — Признаться, я не знал, как мне быть, — Славин набил трубку, закурил ее и раза два глубоко затянулся, — а сделать для тебя и твоего экипажа приятное мне чертовски хотелось! Я и доложил обо всем командующему…

Сазонов ловил каждое слово контр-адмирала, и, когда тот, посасывая трубку, делал остановки, они казались ему непомерно длинными.

— Командующий дал мне право решить этот вопрос самому, поскольку представление вашего корабля к награде исходило от меня. Вручать награду буду тоже я. — Славин на минуту умолк, попыхивая трубкой и медленно выпуская дым вверх и в сторону, что-то соображал. — Я считаю возможным вручить правительственные награды не завтра, а… через десять дней.

— Спасибо, товарищ адмирал!

Через два дня Сазонов навестил Наташу и передал ей официальное приглашение «в качестве почетного гостя моряков присутствовать на торжестве по случаю вручения кораблю ордена».

Сазонов пробыл в палате четверть часа. Он внимательно присматривался к Наташе, воскрешал в памяти их былые встречи, подробности ее спасения. Они запечатлелись в его душе так, будто все происходило минуту назад. Вот он поднял ее с палубы, неподвижную, тяжелую. До сих пор он ощущал леденящий холод ее мокрого комбинезона.

Потеряв нить разговора, Сазонов смутился и виновато взглянул на Наташу:

— Я не утомил вас?

— Помилуйте! Вы же знаете: я так рада! — ответила Наташа, разглядывая его благородное, мужественное лицо. — Игорь Константинович, почему вас везде называют по фамилии? Ведь у вас такие красивые имя и отчество… — вдруг ни с того ни с сего спросила Наташа.

— Зато вас повсюду величают Натальей Герасимовной.

— Удивительно, не правда ли?

— Вероятно, людям подходит либо то, либо другое. Старикам зачастую идет отчество. Их так и называют Карпыч, Трофимыч, Петрович… Заметили?

Наташа молча кивнула. Ей было неважно, о чем говорит Сазонов. «Лишь бы говорил», — думала она.

Сазонов чувствовал на себе теплый, пристальный взгляд летчицы, который волновал его и радовал. Так смотрят на человека, далеко не безразличного сердцу. Если бы она не смотрела на него, то он бы смотрел на нее все время. Встречаться же взглядами при посторонних женщинах ему казалось неделикатным в отношении Наташи.

— Вы знаете Усача? — спросил он. — Поголовно все и везде его так и зовут. Фамилию свою он как бы подкрепляет длинными тараканьими усами. И никому не придет в голову назвать его по имени и отчеству — Семеном Лукичом. — Сазонов улыбнулся. — Вчера я сказал одному офицеру нашего дивизиона: «У нас девятого в гостях капитан Быстрова будет». «Кто такая?» — спросил. «Наталья Герасимовна, не знаешь разве?» — «А, Наталья Герасимовна, так бы и сказал, а то Быстрова!» На нашем катере вас все тоже называют Натальей Герасимовной. Один Храпов величает «гвардии капитаном».

— Я из духа противоречия буду впредь называть вас только Игорем Константиновичем!

— Не выйдет! Очень длинное отчество. «Сазонов» проще…

— Кстати, Игорь Константинович, хочу спросить… Моряки говорили мне о сюрпризе. Вам что-нибудь известно?

— Разумеется…

— Что за сюрприз? Не скажете?

— Нет!

— Почему?

— Секрет… Придется потерпеть. О сюрпризе узнаете девятого. И больше не спрашивайте: мне строго наказано молчать.

— А я восемь дней должна мучиться?

Сазонов беспомощно развел руками.

Последующие дни для Наташи тянулись особенно медленно. Время коротала за чтением и разговорами. Большую радость доставляли сводки Совинформбюро. На Северном Кавказе шло успешное наступление наших частей. Были освобождены Армавир, Тихорецкая, Майкоп, Ейск, Азов. Шли бои за Краснодар и Ростов. Завершалась ликвидация окруженной немецкой группировки под Сталинградом.

Заходили проведать Наташу полковые друзья. Ее навестили командир полка Смирнов, Мегрелишвили, только что получивший звание капитана, замполит Станицын и генерал Головин.

Накануне девятого, поздно вечером, забежала Настенька. Последнее время она была очень занята и редко виделась с Наташей. Выглядела она повзрослевшей, серьезной. Рассказала, что просила откомандировать ее в школу снайперов. Быть медсестрой казалось ей мало, в особенности теперь, после гибели Андрея Никитина. Смирнов категорически запретил даже думать об этом и сказал, что никуда из полка ее не отпустит.

— Поправлюсь, будем вместе жить. Какой из тебя снайпер? Не так все просто, Настенька, как тебе кажется, — говорила Наташа и гладила ее маленькие красивые руки.

20

Рано утром девятого февраля моряки закончили аврал на корабле. В этот день вместе с флагом корабля были подняты флаги расцвечивания. Неподвижно стоя на штилевой зеленой воде, флагманский катер выглядел празднично и нарядно.

На востоке алели узкие полоски легких облаков, и все небо, ясное и чистое, переливалось жемчугом и бирюзой. Над городом и портом стлался синеватый дымок. Далекие снеговые вершины гор отчетливо вырисовывались в прозрачном воздухе и первыми окрасились по контурам золотыми лучами восходящего солнца.

Моряки постарались на совесть надраить свой корабль. Чистый и радостный, как именинник, он горделиво развевал на еле заметном утреннем ветерке флаги расцвечивания. Праздничное настроение проглядывало во всем: от украшенного корабля и парадной формы моряков до веселых красок и прозрачной голубизны неба.

Контр-адмирала Славина ожидали к двум часам.

А в госпитале Надежда Семеновна и Варя, не говоря уже о самой Наташе, волновались и хлопотали. С одиннадцати часов утра летчица стала собираться. Но возникали всякие осложнения. Началось с того, что дежурная сестра не сумела сделать повязку так, чтобы она не была видна из-под фуражки. С сапогами вышло тоже не совсем ладно: на раненую ногу сапожок не надевался, а посылать кого-то в полк за туфлями уже не было времени. Пришлось надеть Варины туфли, хотя они были велики.